Лев Мей - Стихотворения

Быть может…»

Вот и я, пиитом чердачка,
Столицу обозрел, конечно, свысока
И видел я: Нева, и крепость, и Исакий,
И Академия, и мост через Неву,
И Стрелка с биржею, и то, что видит всякий,
Побывший в Питере, во сне иль наяву…
Я «питерщик» вполне… На Питере съел зубы:
Затем и говорят со мною даже трубы,
И дымом говорят.

«Вот, — говорит одна, —
Вы, сударь, видите, что я совсем бедна,
Что и стопель принес мне дворник за послугу…
Да как же к празднику не угодить друг другу?»
«Ариша! — говорю я мысленно трубе. —
Жила бы ты себе у батюшки в избе,
Доила бы коров, купалась под Купало
И…»
Только из трубы дым по ветру умчало…

Но пристально за ним я по ветру смотрю:
Он обнялся с другим..

«Ариша! — говорю. —
Как раз туда! Для нас чернорабочих братий,
Там постлан целый ряд фланелевых кроватей:
Там есть и доктора, там есть и фельдшера;
Там, помнишь, родила Марфушина сестра?..
И померла…»
Бежит родоприимный дым,
Стеляся саваном под небом голубым…

А рядом — черный дым, как с ч у много погоста,
Как с погребального потухшего костра,
Где зараженных жгли с полночи до утра,
Да, заживо здесь жгут, под шумный возглас
тоста
Безумных юношей…
И вьется чумный дым,
Ехидною клубясь под небом голубым,
С собою унося весь пепел лицемерья
Перед природою, обмана чувств, безверья —
И радужных бумажек…

Вот валит
Дым тучей; где-то здесь — недалеко горит.
Кто погорел — бедняк или богатый?
Что вспыхнуло — лачуга иль палаты?..
Иль просто занялись сарай и сеновал?
Иль пламя охватить готово весь квартал?
Не знаю… Пусть горит: быть может, и сгорело
В пожаре темное и казусное дело…

Вот мерной сотней труб строений длинный ряд
Дымится, окаймив широкий плац-парад,
И за колонною подвижная колонна,
Волнуяся, идет на приступ небосклона,
И кажется в дыму сомкнулися штыки…
И веют знамен а , и искрятся штыки…

Вот жиденькой и седенькой кудрёй
Завился дым в глазури голубой…
Одним-один дрожит, согбенный, над камином
Сановник отставной, томим чиновным сплином.
Давно ли, кажется, в приемной у него
Просители пороги обивали?
И целые часы почтительно зевали,
В надежде встретить взор орлиный самого ?
Давно ли важен, горд и величав по месту,
Он мог рассчитывать на каждую невесту
И твердо сознавал, что каждой будет мил?
Но он себя берег и с браком не спешил…

Да для чего ему и торопиться было,
Когда по нем у стольких сердце ныло,
Когда у Кларочки, иль Фанни, столько раз
Сверкали молнии из томных глаз!
Давно ли? — А теперь фортуна изменила —
И Кларочка свой взор с насмешкой отвратила…
Коварная судьба все разом отняла —
И вот, уж под судом за добрые дела,
Покинутый, больной, дрожит перед камином
Сановник отставной, томим чиновным сплином.

Перед камином же задумалась и ты…
Кругом тебя ковры, и бронза, и цветы,
И роскошью все дышит горделивой…
Так что ж ты вдаль глядишь с улыбкою ревнивой
На стиснутых губах? Зачем в глазах тоска?
Не образ ли соперницы счастливой
Ты видишь в трепетном мерцаньи камелька!
И вот летит струя лукавого дымка, —
И вот — разносит он на воле и просторе,
Сожженными в письме, любовь твою и горе…

И много говорят мне трубы… В клубах дыма
Я вижу образы живые… Много их,
И малых и больших, чредой воздушной, мимо
Промчались в небесах морозно-голубых.

Сказал бы я им в след… А впрочем, что скажу я?
Ужели, от трубы к иной трубе кочуя,
Я стану говорить, что дороги дрова;
Что вот последний грош за них сожгла вдова
Страдальца бедного…
Что далее, вот там,
Дымится фабрика, а здесь — науки храм
А тут — гостиный двор, театры, магазины;
А это-де не дым, а пар — и от машины,
Что, может быть, уйдет за тридевять земель,
В то царство, где никто и не бывал досель,
Где, может быть, и нет, под многотрубной
крышей,
Ни вздорожалых дров, ни дворника с Аришей,
Ни бесприютных вдов; где не бежит из труб
Каким-то узником тюремным дымный клуб
И будто говорит с выс и такие речи:
«Нет солнца, холодн о, — зато есть плошки, свечи,
Пожалуй, и дрова казенные, и печи…»
В такое царство я с тобою, беглый дым,
Понесся бы теперь под небом голубым…

Да!.. есть глубокий смысл в сравненьи простодушном
Всей нашей жизни сей с тобой, полувоздушным.