Александр Ермаков Зильдукпых - Манна

Иногда царь возмущался громко:
«Армия в Манчжурии кровь льёт,
А функционеры с левым толком
Тащат валуны в свой огород!
Чёрт возьми, какие забастовки
На заводах, что снабжают фронт?!
К пропасти толкают, к самой бровке!
И солдат не жалко, что за сброд?»

Долго царь на Думу не решался,
Но нажим министров был силён,
В октябре не выдержал и сдался —
Манифест скрепил чернилом он.
Царь убрал премьер министра Витте.
Губернатор с Волги заменил,
Крепкий, умный, волевой, открытый —
Вот таким Столыпин тогда был.
Царь дал Думу. Не прошло и года
Он ее два раза разгонял.
Хоть и были там послы народа,
Было там довольно много сброда,
Началось жужжанье пчел у мёда,
Большевик покоя не давал.
Только в думе третьего созыва
На его довольно кроткий взгляд
Сил баланс культурно и учтиво
Был уравновешен на свой лад.
И жена царя благословила
На живую пламенную речь,
И наедине поговорила:
«Вот теперь ты мирный, спрячь свой меч.
Налицо итоги Красной Пресни.
Дума либеральна и вполне
О любви и мире говори с ней,
Хватит распаляться о войне.
Кончились те дни, когда из шапки
Ты, волнуясь, речь произносил.
Ты скажи им: «Царь у вас не тряпка!
Перед бунтом не сложил он лапки,
Не ушел в бега, не смазал пятки.
Жить в любви и мире час пробил!»
Но не получилось без шпаргалки,
Речь была формальна и суха.
Перешёл парламент к перепалке.
Сдулись революции меха…

Летним днем, катаясь на байдарке,
Царь далеких предков вспоминал,
Был спортивный френч на нем немаркий,
Царь, уединившись, размышлял.
Вспомнил он большое лихолетье,
Как столичный пустовал престол,
Польской шляхты сабли, пики, плети,
Как сажали русичей на кол,
Самозванцев частые визиты…
А кругом безвластие, разбой,
И заставы у границ разбиты,
Вор с ворёнком и его бандиты,
Хитрость и в Москву пути открыты,
И призывный колокольный бой.
Как, узнав из грамот Гермогена
О бесчинствах, забурлил народ.
Иноземцам всыпать за измену
Собираться стал мужик в поход.
Нижне-Новгородский и Рязанский,
Вологодский, Тульский, Костромской
Шли к Москве покончить с гнетом панским.
За отчизну встал народ горой.
Патриоты – Минин и Пожарский
Ополченцев к городу вели,
Где стонал народ и род боярский,
Где чужие Кремль подожгли.
Над убранством храма надругаясь,
Ветхи реликвии губя,
В голоде зверью уподобляясь,
Ели всё живое и себя.
И «гостей» непрошенных прогнали,
И Великий Земский был Собор!
И лампады бликами играли,
И послы народные стояли,
И народа волю излагали —
Повели о троне разговор.

Так вся Русь царя провозгласила!
И взошёл Романов на престол.
Началось правленье с Михаила.
Сам народ тогда его нашёл.
И Сусанин был. В лесу дремучем
Басурманам рано поутру
В истине признался, был замучен,
Но злодеев не привёл к царю…

«Гладко началось, без заусенций.
Царь был в голове, и в сердце был.
А сейчас ни в голове, ни в сердце.
Знать, себя имперский дух изжил.
Что теперь с народом происходит?
Почему я костью в горле встал?
Почему он словно брага бродит?
Кто ему такую волю дал?
Может от престола мне отречься
И в Крыму павлинов разводить?
О семье, о сыне только печься,
Плюнуть на дела и все забыть?
Глубоко в душе я понимаю —
Очень важно вовремя уйти.
Трудно сделать выбор. Я не знаю.
Вроде встали на реформ пути
И с планетой всей шагаем в ногу.
Я всегда был за прогресс любой. —
Он направил к берегу «пирогу»,
Выскочил из лодки и ходьбой
Заниматься стал, красой любуясь
Неба, солнца и земных аллей…
Фаталист, душой своей волнуясь
За себя с женой и за детей. —
Неужели если устраниться,
Уступить насиженный престол
Терроризм на свете испарится? —
Царь остановился, вновь пошел. —
Нет, конечно. Терроризм лишь способ
Напугать и воле подчинить.
Террорист не человек, а особь,
Добродетель в нем не может жить,
Ненормальный псих, больной мечтатель,
День и ночь он думает о том,
Этот черных мыслей обладатель,
Как покончить побыстрей с царём.
Строй сменить – опять найдут селитру,
Встанет радикал в противовес,
Новому достанется министру,
Поведёт марионеток бес.
Мало их волнуют результаты,
Это образ жизни молодых,
Ненависть и зло их шлем и латы,
Ничего святого нет для них.
Молодость сильна, протест в основе.
Даст организатор свой наказ.
Разлетится плоть в лохмотья снова,
Жизни огонёк потухнет враз.
Знаю я откуда все флюиды,
Шифры да инструкции идут.
Боли самолюбия, обиды
Терпит тот, кому пути закрыты,
Кто на власть давно имеет виды,
Кому в сыске дело «шьют» и ждут».