Константин Ваншенкин: Прикосновенье

В отчаянном бою
За землю дорогую
Вновь пролил кровь свою,
А с ней и ту, другую,

Которая уже
Его, солдатской, стала.
…На дальнем рубеже
Цветы у пьедестала.

Там, где течет Иртыш,
Есть маленький поселок.
Зимой снега до крыш,
Нагроможденья елок.

С утра горит восход
Морозной полосою.
Там женщина живет
С тяжелою косою.

Не слышала она
Свистящего металла.
Воздушная волна
Ее не оглушала.

И родственников нет
Таких, что в битвах были…
Она встает чуть свет,
Глядит на елок шпили.

Поев, прибрав жилье,
Уходит на работу.
Пролита кровь ее
За счастье и свободу.

Мы с ней расстались на исходе дня.
Нет, не запричитала, не завыла.
А через день она уже меня
Легко и так естественно забыла.

Ее судьба забросила от нас
В какую-то бригаду хоровую.
Я от нее услышал в первый раз:
«Война все спишет», — фразу ходовую.

Она потом, кочуя по войне,
Таких, как я, не раз еще встречала,
И как мы распростились — обо мне
Не горевала даже и сначала.

Лишь иногда меня — каким я был —
Представит вдруг, но смутно и без пыла,
Считая, что и я ее забыл
Вот так же, как она меня забыла.

Были женщины в войну —
Всех любили, всех жалели,
Кто в обмотках и в шинели.
Я такую знал одну.

Было общее у них:
Возвышали в ласках женских
Не каких-нибудь снабженцев,
Интендантов и штабных,

А солдатика того,
Молодого, что, быть может,
За Отчизну жизнь положит,
Не изведав ничего.

Но потом — войне конец.
Наступили перемены,
И они сошли со сцены,
И отнюдь не под венец.

Разумеется, тогда
Мы ничуть не ощущали
Благодарности, печали,
Сожаленья и стыда.

Девушка в длинной шинели.
Госпиталь. Юность. Война.
Как они, право, сумели
Вынести это сполна?

Если приходится худо,
Лучшую мину сострой.
Годы прошли — и покуда
Та же работа сестрой.

Четко подстрижена челка.
Возраст? А возраста нет.
Вечнозеленая елка,
В белый глядящая свет.

Медицинская сестра,
Милосердная сестрица,
При дороге, у костра,
Дай, пожалуйста, напиться.

Кто придумал так назвать,
Так позвать, зайдясь от боли,
Не жену, не дочь, не мать,
А сестру в широком поле?

Подойди ко мне, сестра,
В душной стонущей палате,
Среди ночи и с утра,
В снегом пахнущем халате…

Если ж все идет к добру
И другие ждут задачи,
На вчерашнюю сестру
Смотрят чуточку иначе.

Не то чтобы стройный рассказ
Из жизни тогдашнего тыла,
Но я представляю сейчас
Примерно, как там это было.

Все ближе победная весть.
Девчонки в смятенье высоком.
Не голод, но хочется есть
Да бьет возбуждения током.

Соленый огурчик один
Запутался в длинном укропе.
А мы — среди чуждых равнин
Давно уже в старой Европе.

А здесь громыхает салют.
Снимают защитную штору.
Болтают, что скоро сольют
Мужскую и женскую школу.

Затихли грозные раскаты,
Свершилось мира торжество…
К вдове погибшего комбата
Заехал верный друг его.

Сошел на станции, и пеший
Прошел он верст примерно пять.
Не для того, чтобы утешить, —
Чтоб вместе с ней погоревать.

Он на крыльце поставил вещи
И постучал в косяк окна.
Он не знаком был с нею прежде,
Лишь знал — красавица она.

Он красоту ее увидел,
Едва лишь глянул па свету,
И вдруг почти возненавидел
Ее за эту красоту.

Он представлял ее другою:
Жена погибшего, вдова.
А эта может быть вдовою,
Пожалуй, год, от силы — два.

Перенесет она разлуку
И снова жизнь начнет свою.
И он душой страдал за друга
Так, словно сам погиб в бою.

И словно кто его обидел,
Встав, как соперник, на пути,
Он всех мужчин возненавидел,
Что могут впредь сюда войти…

…А было в комнате уютно,
Легко текла беседы нить.
И вдруг мучительно и смутно
Не захотелось уходить.