Редьярд Киплинг - Избранные стихи из всех книг

Но под вечер, если в тот лес
Просто так забрести иногда,
Когда воздух чист, и выдры свист
Доносится из пруда
(Она не боится людей в лесу:
Редко кто у пруда сидит),
То порой различишь сквозь вечернюю тишь
В урочище цокот копыт.
Да юбка шуршит за кустом,
Отряхивая росу.
Как будто здесь чей-то дом,
У этой дороги в лесу…
Но нет дороги в лесу.

Средь дерев, чей напев с далеких времен
Старой Англии дорог сугубо,
Не сыщешь прекрасней зеленых крон,
Чем у Тёрна, Ясеня, Дуба [153].
В солнцеворот, на летней заре,
Сэр, прошу вас покорно,
Весь день напролет петь о славной поре
Дуба, Ясеня, Тёрна!

Королевский Дуб не один лесоруб
Знавал еще в дни Энея.
Ломширский Ясень, высок и прекрасен,
Над Брутом шумел, зеленея.
Видел Тёрн, как Лондон был возведен, —
Новой Трои наследник, бесспорно.
Своим чередом узнаешь о том
У Дуба, Ясеня, Тёрна!

Старый Тис на погосте, где прах да кости,
Годится для доброго лука.
Из Ольхи сработай себе башмаки,
А кубок хорош — из Бука.
Но коль ты добит, и твой кубок допит,
И подошвам — швах, скажем грубо, —
Последний приют обретешь лишь тут —
Подле Тёрна, Ясеня, Дуба!

Несговорчивый Вяз норовит врезать в глаз,
С ним не очень-то запанибрата.
Если вдруг в холодок лег усталый ходок,
Для него это дело чревато.
Но будь трезв ты, иль пьян, иль тоской обуян,
На подушке из свежего дерна
Дуй из рога свой эль, ибо легок хмель
Возле Дуба, Ясеня, Тёрна!

О том, что в лесу провели мы ночь,
Святому отцу — ни гу-гу.
Нынче любой оказаться не прочь
На том волшебном лугу.
Ветер с юга поет, что тучен скот
Что в полях наливаются зерна.
Это добрая весть, и таких не счесть
У Дуба, Ясеня, Тёрна!

Англия песне старой верна,
Что звучит под небом просторным
Во все времена да пребудет страна
С Дубом, с Ясенем, с Тёрном!

Серебро — для девушек, золото — для дам,
Медь исправно служит искусным мастерам.
«Нет, Господи, — сказал барон, холл оглядев пустой,
Холодному железу подвластен род людской!»

Против Короля он предательски восстал,
Замок сюзерена осадил вассал,
Но пушкарь на башне пробурчал: «Постой,
Железу, железу подвластен род людской!»

Горе и Барону и рыцарям его:
Безжалостные ядра не щадили никого,
Закован в цепи пленник, не шевельнуть рукой:
Холодному железу подвластен род людской!

Король сказал: «Не хочется держать тебя в плену,
Что, если я отпущу тебя и меч тебе верну?»
«О, нет, — Барон ответил, — не смейся надо мной:
Холодному железу подвластен род людской!»

Слезы — для трусливого, просьбы — для глупца,
Петля — для шеи, гнущейся под тяжестью венца…
Мне не остается надежды никакой:
Холодному железу подвластен род людской!

И вновь обратился к нему Король — мало таких королей! —
«Вот хлеб, вино, садись со мной, спокойно ешь и пей!
Садись же во имя Марии, подумаем с тобой
Как может быть железу подвластен род людской!»

Благословил Он Хлеб и Вино, и тут же Хлеб преломил,
Своею рукою подал ему, и тихо проговорил:
«Смотри! Мои руки гвоздями пробиты —
там, за стеной городской,
Видно по ним, что и вправду железу
подвластен род людской…»

Раны — для отчаянного, битва — для бойца,
Бальзам — для тех, кому ложь и грех в кровь истерзали сердца,
«Прощаю тебе измену, с почетом отправлю домой
Во имя Железа, Которому подвластен род людской!»

Корона — тому, кто ее схватил, держава — тому, кто смел,
Трон — для того, кто сел на него и удержаться сумел?
«О, нет, — барон промолвил, — склоняясь в часовне пустой —
Воистину железу подвластен род людской:
Железу с Голгофы подвластен род людской!»

Скорей про море забудет моряк,
Артиллерист — про пушки,
Масон забудет свой тайный знак,
И девушка — побрякушки,
Ерушалаим забудет еврей,
Монах — господню мессу,
Невеста платье забудет скорей,
Чем мы ежедневную прессу.

Тот, кто стоял полночной порой
Под штормовым ревом,
Кто меньше своей дорожил душой,
Чем свежим печатным словом,
Когда ротационный мастодон
Пожирает во имя прогресса
Милю за милей бумажный рулон —
Тот знает, что значит пресса.