Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Когда за прошлое наказывал меня – за
что теперь испытываешь силы?
Вот, не сдержу дневного я коня – паду
во тьму!
Мне нынче дни постылы.
Дни серебристые от скошеных полей до об-
лаков и неба голубого! взгляд, потемненный стра-
стью, все темней, и в песне смутной нет
для вас ни слова.

Кто ослепил меня! Кто, злой, направил стре-
лы в мои глаза – возлюбленные дня? День холил
их, когда горели смело, и низводил на ложе из
огня.
Кто ослепил меня!?. Подточенной лавиной
сорвалась тьма густая на меня, и взвился вихрь,
и дрогнула земля, мешая голос птичий и зве-
риный.

Я разве не любил восходы и закаты? не
мой – чужой им улыбался рот? не мне мгно-
венья жизни были святы, точа медвяный веч-
но-крепкий мед?
И разве я, когда стрелой пропела мгно-
венная вечерняя заря, взор беспокойный уводил
несмело под свет земного в окнах янтаря?
И разве я, оставив жизни дело, искал следы
чужих ненужных ног?
И не мое ли это было тело, которого я обуз-
дать не мог?

Как рукопись, попавшая в огонь – истлела
медленно – остался пепел только...
Скажи, душа – ретивый верный конь, слез
на земле о мне печальном сколько?
Омыли тело теплою водой (не все равно,
как тлеть в подземной влаге!); в болезни высохло,
как старый лист весной, как лист зажегкшей
в сырости бумаги.
Свечу зажгли, толста, желта свеча,
псалмы читают мудрого Давида (но нету
слуха больше у меня)... и залубилась к сводам па-
нихида.

Кто говорил во сне больному сердцу?
Там струи дождь струнами натянул. Мне
бледный постник, как единоверцу, чудесной
песней к слуху доплеснул.
Я видел: он прозрачными перстами чуть
трогал струны арфы дождевой. Я никогда еще
между людями не слышал песни сладостной такой.
Потом, припавши бледным лбом к постели,
внимательно в лицо мое смотрел, пока кусты в окне
зашелестели.

Он мне сказать о чем-то не успел.

«Ты грядущие ночи и дни – не поймешь, как тебе ни
пророчь.
«Но взгляни в свое сердце, взгляни, в эту тихую-тихую ночь.
«Не в себе ли опять ты найдешь тайный свет, что лу-
чистее дня, и, как полная, спелая рожь, заколышится
нива твоя?
«И скажи, не настанет ли час: светом внутрен-
ним глаз ослеплен, не найдет запрещенного глаз,
не поймет мимолетного он?»

Язык молчит и рот немой закрыт – благода-
рит мой дух склоненным взором.
Дней вереница около шумит, спешит за
ней – ночей в движеньи скором.
Как жемчуг всех окрасок и тонов, просыпаны
в ночах моих усталых –
от голубых пространств и облаков до пастбищ
ласковых и взоров этих малых.
От четкости созвездий и луны и до стреми-
тельно несущихся потоков, когда с небес, с небес шумят
они и наполняют чрево звучных стоков.

Пресветлый день настал, настал
и плещет, и плещет воды света
через край.
Свет непонятный, свет нездешний блещет,
и залит им земной – небесный край.
Нет шума листьев, рыка нет волчицы, си-
ницы крика, говора людей; нет: это свищут не-
земные птицы среди дрожащих точащих лучей.
Нет грани неба с черною землею, нет красок
неба, леса и полей –: все залито сияньем предо мною,
дрожащим вихрем пляшущих лучей.
Пространство-царь упал в крови безглавой,
скатился в мрак безвестный и пустой.
Я – вездесущ: миры, лучи и травы – мой от-
блеск только, только отзвук мой.

Ты, тело гибкое, ты, тело молодое, упру-
гое, несущее загар!
Рука с рукой сойди в поля со Мною, пока росы
в полях клубится пар.
Я научу тебя глядеть на солнце, на нивы
спелые в прозрачных гранях дня.
Твои глаза, два светлые оконца, Я претворю
в потоки из огня.
Чужие взгляды медленно встречая, ты будешь
светом тех огней дарить.
Мы ляжем там, у ласкового гая о сокровен-
ном самом говорить.
Я положу тебя на мох зеленый, в листве зеле-
ной, в пятнах светлых дня.
Ты видишь реки, видишь в дымке склоны
и лоно неба, полное огня? В них растворяйся, как
туман плывущий, сливайся в реки змейкой быстрой
вод, от дольних сел и гомонливой кущи взвивай-
ся дымкой редкой на восход.
И буду Я везде-везде с тобою, моих объятий
ты не избежишь ни под землей, ни в небе – над зем-
лею, ни на земле, где нынче властна тишь.