Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

«Помилуй, Господи!» как громы прозвучало.
«Помилуй, Господи» ворвалось в чуткий сон.
Во тьме ночной – одной лампады жало. В
глуши ночной – над слухом вздох и стон.
Я спал и вот в испуге пробудился. Дышало
сено солнцем и травой; под образом старик еще
молился, касаясь пола белой головой.
Из духоты я дверь открыл наружу – лампа-
да тени двинула к углам. В мое лицо дохнула
ветром стужа, пахнула стужа ветром по ногам.
Слух обманулся в буре дальним криком; всо-
сались в ноги вязкие пески; мелькнул во мгле
огонь коварным бликом, и сердце-конь вздыбилось
в сонь тоски...
И вот, когда, с предсмертным страхом спо-
ря, борол я море, гнавшееся вслед, мелькнула в мра-
ке жизнь моя: и горе, и мимолетный тусклой
жизни свет. В смятенной памяти то вспыхи-
вали лица, то обрывались мысли и стихи. Над
головой моей носились птицы и воплощались
в этих птиц грехи. Острее стрел их клювы
рвали тело, больней плетей хлестал по слуху
крик...
В ударах ветра смерть – я слышал – пела,
и брошен был мне миг, последний миг...

Упал на слух тугою плетью голос:
«Всю жизнь твою Я был тебе Господь, и
без Меня не выпадал твой волос... но без Меня
твоя грешила плоть. Святые ангелы на черные
скрижали списали в страхе ряд грехов твоих.
Закрой лицо в смятеньи и печали, прослушай
списки ангелов святых».
Что голоса звериные и птичьи, звучали хоры внешних голосов:
«Свят, свят Господь! во веки, вне различья:
на пастбищах – в пожаре облаков!
«Как книга весь перед Тобой открытый
до тайников забытых детских дней, стоит
дрожащий, бледный и несытый в мутящем вихре
страха и страстей.
«Пустыню дел развей бесплодным свитком –
там звери воют, роют в ней песок, она пьяна
холодных змей избытком, ее трава сочит смертель-
ный сок...
«Вот взмахом наших крыльев обожженный,
он к исчервленной памяти приник, ждет, чтоб
из тучи, громом возмущенной, Ты показал смер-
тельный людям Лик».
И вздрогнул мрак до пропасти бездонной
от самых горних туч и звездных жал. Подернул
ум туман тупой и сонный... И был я сброшен
вниз с высоких скал....

Над бурным морем ангелы летели, скрес-
тив в руках горящие мечи. Их голоса, как зов
трубы, звенели, глаза точили светлые лучи. «По-
милуй, Господи» печально затихало.
«Помилуй, Господи» – как чайки дальний стон...
В рассветной мгле лампады блекнет жало.
В рассветной мгле – тяжелый вещий сон.

Раскрыта книга на столе моем, две свечки
бледные стоят над ней на страже.
Я с жуткой мглой, с ночною мглой вдвоем,
но нет со мной тоски лукавой даже.
Не на страницах долгий взгляд лежит и к ним
еще не прикасались руки – пока в руках мо-
литвенник раскрыт и взор горит огнем слад-
чайшей муки.

Я зажигаю кроткий свет лампады, я осе-
няюсь знаменьем креста, в мольбе склоняюсь к
плитам коллонады перед распятьем сладкого Христа.
И каждый раз ко мне подходит кто-то: я
близкий шопот в памяти таю.
Но, сок допив молитвенного сота, я никого
вблизи не застаю.
Кто мой союзник, верно, не узнаю,– зачем
молиться любит он со мной. Но в сердце радость
тайно ощущаю, соприкасаясь с тайною страной.

Сегодня я сквозь сон услышал пенье... И
поступь чью-то в пеньи я слыхал.
Я часто раньше слышал так сомненье,
но этот шаг мой сон не прерывал, не пре-
рывал, не подымал с постели и не бросал на жесткий
пол в мольбе. Шаги вдали как музыка звене-
ли; и песнь вдали – спокойный гимн Тебе.

Дни бегут точно легкие серны, невозврат-
ной проточной воды.
Как на лошадь не вскочишь на серну, не
оденешь на серну узды.

Но тó был год борений и прозрений – по
капле пил источник мутный сил.
Опали руки нынче без движенья, и ни о чем
я нынче не просил.

К себе прислушаться, как слушает в пусты-
не араб, к песку припавший головой; к себе
прислушаться, где в чуткой паутине насторожился
кто-то неземной.
Ногой ощупать выступы дороги, как при
покупке – мускулы раба... Но как устали медлен-
ные ноги, как утомила долгая борьба.
Нет; нынче лечь, вдоль тела бросить руки,
закрыть глаза под быстрый бег минут. Пус-
кай текут вокруг чужие муки, чужие дни пус-
кай вокруг текут.

Да, я хотел бы мирно удалиться туда, где
жизнь не смеет дух настичь!..
Но как от тела мне освободиться, какой
поднять на тело верный бич?
Ах, тело крепкое, тебя ломать мне жал-
ко: тебя из кости выточил резец, в воде ты
плещешься, как резвая русалка; ты будешь
муж и ласковый отец. Но подымаешь голову
ты гордо, а гордым став, становишься слепым;
твой шаг звучит, звучит, упругий, твердо, но
не тверда сама земля под ним...
Я прочитал, что нет почти спасенья, мас-
тящим тело – вечности звено, что обороть
грехи и искушенья таким при жизни этой
не дано.