Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Шел дождь. Громадные жемчужины
Мне капали на шею и на лоб,
Но я стоял, пакетами нагруженный,
На мостике, глядя как будто в гроб.
Внизу струилась жалкая речушка
С коричневой застывшею водой,
Как высохшая от годов старушка
С источенной червивою клюкой.
И капли двигались по шоколаду,
В прекрасные преображаясь пузыри,
Что радужно по грязевому аду
Куда­то плыли, словно фонари,
Два­три мгновенья радуя глаза мне,
Потом неслышно лопались в грязи,
То расшибаясь о сырые камни,
То сталкиваясь с травкой визави.
Я наблюдал за ними с содроганьем:
Мы все такие в луже пузыри,
Хотя и одаренные сознаньем,
И жаждой приключений, как угри.

Под аркою готических ворот,
Во время нескончаемого ливня,
Ты мне сказала, что переворот
В твоей душе вдруг совершился дивный,

Что любишь ты по­прежнему меня
И все прощаешь мне проступки
Во имя неугасного огня,
Горящего в моем священном кубке.

И сердце вдруг, зажатое в тиски,
Освободившись от земныя скверны,
Пустило новые вокруг ростки,
Как будто находилося в Лаверне.

И я упал бы пред тобою в грязь,
Чтоб целовать твои колени,
Но липы выражали неприязнь,
И странные вокруг шмыгали тени.

И я лишь заглянул в твои глаза,
Как будто был уже в волшебном крае,
И не одна горючая слеза
С ресниц скатилась у меня в трамвае.

Жизнь кончилась, осталась только тайна
Кромешная без проблеска надежды.
Ни Авеля смиренного, ни Каина
Ее не смогут ввек рассеять вежды.
В начале жизни заревая змейка
Как будто откровенье обещала.
Природа­Мать нередко чародейка
Как будто бы конечное вещала.
И много было по миру дорожек,
Змеившихся, казалось, в Вечный Рим,
И шел по ним, насколько было можно,
Упавший с неба Божий серафим.
Увы, они все приводили к бездне,
Куда слететь нельзя было без крыл,
А в бездне только новый ужас звездный,
Как будто мертвецов в гробах отрыл.
И вот конец, быть может и сегодня,
И в голове космический лишь ил,
Который лишь одна рука Господня
Могла бы превратить в сиянье крыл.
Я только пыль на временной дороге,
Осевшая на высохший цветок,
Я только пленник в мировом остроге,
И унесет в Ничто меня поток.

Нет ничего величественней волн,
Свободнейших созданий в Божьем мире,
Когда они подъемлют утлый челн,
Бряцая буйно на утесов лире.
Что им пространство, что убийца – время!
Одетые в сверкающие шали,
Они не чувствуют земное бремя
И влюблены в загадочные дали.
Что им плотины? Разметут, как прах,
Сметут деревни, города и лес.
Бессилен перед ними смертный страх,
Они доплещут пеной до небес.
И я волна такая с белой головой,
Разбившая все для души преграды:
Теперь, увы, я только призрак свой,
И надо мной смеются даже гады.

Раскройся, небо, расступитесь, звезды:
Я должен Бога видеть пред концом, –
Пред тем, как пасть навеки на погосты,
Уткнувшись в грязь померкнувшим лицом.

Вся жизнь была лишь поисками Бога,
Хотя бы только в пестром мотыльке,
Но ни к чему не привела дорога,
И всё – как надпись на сухом песке.

Подует ветр, нахлынут с моря волны,
И на песке – зыбящийся муар:
Бесцельны оснащенные все челны
И мятежа негаснущий пожар.

Пугливые мы только в мире тени
Расплывчатых в лазури облаков,
И ничего, помимо сновидений,
Не выражают водопады слов.

Время то свирепый ураган,
То улитка на стене кладбища:
Часто я отважный капитан,
Чаще же мокрица на горище.

Временами хочешь бросить якорь
Где­либо в сгнивающей воде,
Иль прилечь, как истомленный пахарь,
В проведенной плугом борозде.

Временами ползанье улитки
У могилы хочешь оборвать
И забить гвоздями все калитки,
Чтобы Смерть не ставила печать.

Холодный пот вдруг выступил на лбу,
Когда приснилось мне, что я в гробу
Нетесаном лежу среди других,
Допевших жизни несуразный стих.
И ясно так осознал я нелепость
Свою и перед тайной вечной слепость,
Что рад был навсегда закрыть глаза,
И только жаркая еще слеза
Катилась почему­то мне на грудь,
Мучительную облегчая жуть.
И крышку мне поднять хотелось лбом,
Чтоб поглядеть в желтеющий альбом
На темные возлюбленной глаза,
Которыми смертельная гроза
Мне досыта назреться не дала.
Всю жизнь глядел я в эти зеркала,
Где, как в колодце, видны были звезды
И в полдень солнечный, как рай отверстый...
Я разбудил ее средь темной ночи,
Чтоб в солнечные насмотреться очи,
И возродясь, как воскрешенный Лазарь,
Я снова строю сказочный Альказар.
Бог есть Любовь, и нет другого Бога,
Вселенная – любовная эклога!