Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

На шифоньерке Гипноз дремлет древний,
Оберегая все мои стихи.
Нет у меня ни дедовской деревни,
Ни даже верной в Хаосе вехи.
Но я богаче Нищего Барона:
Бесплотных призраков мой полон скрын,
И царская меж ними есть корона,
И для охраны мне не нужен тын.
Что песен отзвучавших в мире эхо?
Ничто, как мучеников древних кровь.
Теперь и боги повод лишь для смеха,
И дней творения не будет вновь.
Но я люблю пройтись по подземелью
И поглядеть на ветхие гроба,
Предаться юности моей похмелью,
И пот кровавый отереть со лба.

Чтоб цвесть, родимый нужен чернозем
И лабиринты бархатистых мочек,
Хоть самый цвет стремится в Божий дом,
Как изумрудный на ветвях листочек.

Я прожил жизнь, лишенный всех корней
И с вырванным на пытке языком,
И слишком много было судных дней,
И слишком мало веры в наш Содом.

Я семя, высеянное на скалы,
Взращенное слезами зорних рос,
Но море бережно, как мать, лизало
Скалу бесплодную, чтоб я возрос.

И цвет мой был совсем необычаен,
Как маков цвет с чернеющим крестом,
И много я открыл в Хаосе тайн
И записал в песков прибрежных том.

Волна и воздух вместо чернозема
Меня взрастили с воплем на чужбине,
И в небе был без крылиев я дома,
Хоть жил с толпою в каменной пустыне.

Как деревцо на каменистом склоне,
Ушедшее корнями в щели скал,
В терновой я хватаюся короне
За край могилы, где к ночи упал.

Зачем такая странная живучесть,
Коль опорожнен уж до дна бокал,
И смерть для нас логическая участь
И я конца страдания алкал?

Загадка разрешима очень просто:
Сегодня солнечный январский день,
И я живу у каменного моста,
Отбрасывающего в вечность тень.

И хочется мне выйти на дорогу
И зашагать в пустыню напрямик,
Чтоб обезглавленному верить Богу,
Чей слышится из синей бездны крик.

И хочется раскрыть на язвах почки
И зацвести, как голубой цветок,
И в чернозем вонзить поглубже мочки,
И распылиться во времен поток.

Ряды холмов, как волны в океане,
Застывшие еще во дни творенья.
Даль безоглядная в живом тумане,
Как будто бы небесное виденье.
Кудрявые по кольям вьются лозы,
И золото колышется полей,
Где вдоль дорог пасутся мирно козы
И в кипарисах дремлет мавзолей.
Но птичьего нигде не слышно пенья,
На высотах святая тишина,
Лишь ласточки кружат до одуренья,
Да петухи приветствуют с гумна.
Люблю я строгую отчизну Данта,
Как свой родной новороссийский край.
Меня не тянет уж, схватясь за ванты,
Искать себе потусторонний рай.
Я разрешаю вечности загадку
Меж дымкой очарованных холмов,
Склонясь челом на школьную тетрадку,
И предаюсь очарованью слов.
Здесь я любил загадочную Музу
Своей души, здесь вырос во весь рост,
Здесь обезглавил злобную Медузу,
И меж холмов облюбовал погост.

Ряды угрюмых кипарисов.
Под ними белый лес крестов.
Свинцовые вверху кулисы
Мятежных зимних облаков.
Вокруг стена белее снега,
И к ней дорога из асфальта.
Внутри молчание и нега,
И дымка легкого кобальта.
Там больше двадцати уж ямок
Загадочно чернеет в ряд.
Больницы и тюремный замок
Наполнят их и жизни яд.
В одной из них в коконе черном,
Меж кипарисовых корней,
Я буду спать в ряду покорном
Среди развеянных теней.
Куда б ни шел я, вижу яму
Вблизи своих уставших ног,
Где заключаю жизни драму,
Как распятый на кедре бог.

В мозгу моем пинакотека,
Каких нигде на свете нет:
Там всё творение от века
До наших безнадежных лет.
Захочешь, Млечные Пути
Вдруг зароятся в голове,
Как шелка легкого мотки
Иль одуванчики в траве.
Захочешь, Ангелов крыла
Заблещут стаей голубей,
И купол неба из стекла
Над мерной пляскою зыбей.
Или червивого коня
Ободранное вдруг стерво
Меж лопухами у плетня
Увидишь дома своего.
Или над глинистым обрывом
Себя меж голубых фиалок,
В души неведеньи счастливом
Глядящего на вещих галок.
Иль матери лицо в гробу,
Миниатюрное из воску
С атласным венчиком на лбу,
Как будто сверху сняли доску.
Всё в этой странной галерее
Волшебной магией кистей
Написано стократ быстрее
Межмирья золотых лучей.
И в мраке я их созерцаю,
Как очарованный знаток,
И ничего не зная знаю,
Как над могилою цветок.