Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Живи свой миг, сосчитаны минуты,
Святое создавай себе житье,
Хоть чашу поднесут тебе цикуты:
Ведь не от мира царствие твое.

Ты отраженный атом божества,
Первооснова всей духовной жизни,
Ты мыслящая над ручьем трава,

Хоть и ползут серебряные слизни
По стеблю твоему, и синева
Непостижима для тебя, как ближний!

Высокие готические своды.
Из глаз вершинных ониксовый свет.
Всё в полумраке. Не текут уж годы.
И яви самой будто бы уж нет.

Как светлячки в капеллах хороводы
Свечей душистых, золотой спинет.
Авемарийное жужжанье. Воды
Журчащие. Молитвенный сонет.

Душа, как белый мотылек, как ладан
Струистый, взносится под купол самый,
И будто бы опять урок ей задан:

Связать миры алмазными лучами
И примириться с преисподним адом,
Не слушая Змеи, как при Адаме.

Чу! Кто­то заколачивает гвозди
Мне в крышку, словно я уже в гробу...
Вверху сверкают золотые грозди,
И гнить в земли не хочется зобу.

Не истязуйте старческие кости
С надутым брюхом как у марабу!
Непрошенные вы в келейке гости,
Хоть венчик у меня уже на лбу.

Да, новая пришла метаморфоза,
Освободиться должен мотылек
От жгучего объятия мороза:

Душистый ждет на острове цветок...
Лечу к тебе, пурпуровая Роза,
Уже червей осыпался моток!

Моей страны на старых картах нет,
Она еще в фантазии поэта,
Ее не создал в мире Параклет,
Но плыть за ней на край возможно света.

Построй себе стопарусный корвет
И оснасти в созвучия сонета,
Плыви хоть тысячи по ветру лет:
Всплывет, всплывет из волн твоя Винета.

Заросшие видны там будут храмы,
На знойных скалах золотистый дрок.
Меж олеандров вдумчивый Гаутами.

Внизу камыш, лягушки и челнок.
Вокруг песок, колышимый волнами,
И меж колонн умолкнувший Пророк.

В непостижимой глубине души
Свершаются таинственные сдвиги,
Лавины рушатся, как шалаши,
Священные дотла сгорают книги.

И мнится, что бы ты ни совершил,
Будь ты хоть кесарь римский на квадриге
Или апостол социальной лжи,
Тебе не сбросить ржавые вериги.

Душевная страшнее катастрофа
Исчезновенья целых поколений:
Свергаются внутри иллюзий строфы,

И умирает пустоцветом гений.
Одни насторожившиеся дрофы
Каких­то ждут от жизни откровений.

Небо цвета сочного индиго,
Выжатого пальцем из тубетки.
Звезд алмазная закрылась книга.
Мечешься, как перепелка в клетке.

Душно. Молнии вокруг, как дзыга,
Извиваются? вонзаясь в ветки.
Нет спокойного давно уж мига.
Всё черней, черней в окошке сетка.

Полило вдруг, будто бы из шлюза,
Стекла занавес покрыл прозрачный
С змеевласой головой Медузы...

Символ это бытия удачный,
Лик моей усекновенной Музы,
Взгляд ее отравленный и мрачный.

В тени под старой липой на скамейке
Незваных принимаю я гостей:
То муравей заползает по шее,
То вылитый из бронзы скарабей,

То паучок, подобно белошвейке,
Протянет нитку меж седых кудрей,
То вошка в малахитовой скуфейке
Залезет, щекоча, ко мне в зашей.

Я их люблю, своих подножных братьев,
Щекочущих и жалящих мне кожу,
Моих придворных в золоченых платьях.

Я морщусь, улыбаюсь, строю рожи...
Угомонитесь! Скоро ведь в объятьях
Я буду ваших, в подземельной ложе.

Как альбатрос, на Ледовитом море
Крылю я неустанно день и ночь,
С тифоном полуночным в вечном споре,
К родным скалам не улетая прочь.

В действительности безызживном горе
Я понял, что на гнездах бестолочь,
И вынимаю из ларца Пандоры
Икара крылья, чтоб увидеть Ночь.

Там меж сверкающих плавучих льдин,
Меж кашалотов дымчатых фонтанов,
Я безнадежно, царственно один.

И не нужны мне гнезда пеликанов,
И не страшусь я более седин
И под собой небытия пеана.

Тот звездный луч, что озарил окошко
Моей келейки скучной, излучен,
Когда еще Христосик в храме крошка
Не поучал седой синедрион;