Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Сегодня утром открывая ставни,
Я посмотрел тревожно на восток,
Откуда враг явиться должен главный,
Антихрист сам или его Пророк
С исподним воинством, готовым к брани.
Но там зари алел лишь лепесток,
Да облаков дремали синих длани
Среди пинет далекой Валомброзы,
Как спящие в прохладной чаще лани.
Не видно было никакой угрозы,
Но сердце будто бы попало в клещи,
И дикие в него впивались розы.
Предчувствия казались мне зловещи:
Как в водолазном я дышал скафандре,
Неумолимо, нежеланно­вещий,
Как младший брат трагической Кассандры.
И золото роняли мне платаны,
И пряно улыбались олеандры.
Но озарились горы­великаны,
И брызнули лучи, как ореол:
Промеж пинет попрятались туманы,
И обнажился весь земной шеол,
Зашевелилось всё и зашумело, –
И Ненависть воссела на престол.
И что­то страшное на нас летело,
Как облако шуршащей саранчи,
Как исполинского дракона тело.
Зловещие сверкали там мечи
И кованые серебром копыта,
И черные клубились епанчи.
Но суть была еще вначале скрыта,
И я считал обычной непогодой
То нашего чудовищного быта.
Но вдруг отзывчивою мне природой
Был выяснен иероглиф загадки:
Из облака с зловещею свободой
Четыре тощие совсем лошадки
В лазурь скакнули розового утра.
Издалека, как в расписной тетрадке,
Они блестели в дымке перламутра,
Потом всё ближе, явственней для глаза,
Кружились по ветру седые кудри.
Я знаю их, я три уж видел раза
Не на одних картинках их Гольбейна,
Когда кровавая пришла зараза.
Я видел галопирующих с Рейна
Коней из Откровений Иоанна
И всадников его в степях идейных.
На этот раз, как орды Чингисхана,
Они с востока мчались на закат,
На берег Атлантического океана.
Вот, вот они! Передовой отряд,
Четыре всадника, как на погоне,
Глазами вещими без глаз глядят.
Символы адские на черных бронях...
Один из них на седенькой кобыле,
И лук и стрелы на его попоне.
Другой с мечом, на рыжей кляче в мыле,
И в огненной сверкающей броне.
А третий с мерою в беззубом рыле
На вороном измученном коне.
Четвертый был с косою и клепсидрой,
И бледный конь его хромал во сне.
На головах их были шлемы, митры,
А на плечах плащи из гиацинта,
Из пламени, из серы... На палитре
Словесной нет такого лабиринта,
Чтоб всадников исподних описать...
Спасенье на вершинах только Пинда.
И обнял я руками землю­мать
И стал молить ее, чтобы заране
Седьмую Ангел оборвал печать
И наступило вечное Молчанье!

Тихо волны на песочек
Набегают там в мозгу,
Золотой на них листочек
Плавает на берегу.
Я прислушиваюсь к плеску
Меж извилин мозговых,
Пены изучаю фреску, –
И струится синий стих.
Над обрывом сад есть старый,
Также у меня в мозгу:
Летние исчезли чары,
Все деревья там в снегу.
Лишь над стенкою у моря
Роза красная цветет,
Несмотря на смерть и горе,
Песни вешние поет.
Лепестки ее, как дождик,
Падают в морскую грудь,
Скалы, как трусливый ежик,
Игол поднимают жуть.
Волны воют, ветер свищет,
Меж извилин мозговых
Всё мертво, как на кладбище, –
Но струится синий стих.
Лепестки меж всех извилин
Красные в моем мозгу,
И зловеще плачет филин
На пустынном берегу.

В душе моей есть клумба белых кринов,
Благоухающих как Божий рай,
И Ангелов я вижу исполинов
И свой родимый черноморский край,
Где я из камышей и иммортелей
К лазоревому Боженьке взывал,
И мать склонялась над моей постелью,
И бушевал у ног понтийский вал.
В моем мозгу есть место Божьим детям,
Слетающим за лилии стеблем,
Гуляющим по терниевым плетям
В извилинах с разросшимся плющом.
Какое трепетанье белых дланей!
Какой загадочный болотный блеск!
Какое извиванье синих тканей!
Какое завыванье, шорох, плеск!
Все Ангелы с полотен Боттичелли
Собрались у меня в больном мозгу,
И я взлетаю будто на качели,
Как волны на скалистом берегу.
Но где ж Мадонна? Подле яслей бедных,
Где я, седой, юродивый, лежу,
Где из засохших слов тоски наследной
Словесные орнаменты нижу.
Она кладет ласкающую руку
Мне испытующе на бледный лоб,
И я, забыв про творческую муку,
Гляжу с надеждой в недалекий гроб.

В платанах с белыми стволами
И серебристою листвой,
Поддерживающих ветвями
Небесный купол голубой,
Я вижу строгий храм дорийский
С процессией кариатид…
Какой в них ритм мусикийский
И важный иератичный вид!
Сторукие живут дриады
В них с обольстительной душой,
Зыбясь от солнечной услады
Под изумрудной пеленой.
С платанами я друг издавний:
Лишь заприметят на крыльце,
Как реверансом встретят плавным
С улыбкой милой на лице.
И я воздушным поцелуем
Им отвечаю, как тенор,
И так мы долго салютуем
Друг друга, поднимая взор.
Потом, спустившись на аллею,
Я обхожу их стройный ряд
И шелковую глажу шею
Трепещущих от ласк дриад.
Деревья все имеют души
Бессмертные среди ветвей:
Очисть от паутины уши
И нежный стан рукой обвей!
Любовь ундин полна услады,
Заманчив голос их живой,
Но, обнимая стан дриады,
Уходишь в небо головой!