Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Безбережные степи
Простерлися вокруг.
Утопийные цепи
Скребет раба терпуг,
И орошают слезы
Поникшие березы.

Как меч Архистратига –
Зигзаг безводной Волги,
Антихристова книга
Останется надолго
В покойницкой раскрытой
Над нищенкой убитой.

Пришла весна лихая
И знойная, как печь,
Старушка Смерть благая
Одним размахом плеч
Беззерные колосья
Скосила, как волосья.

Вся в трещинах широких,
В могилах вся земля,
Квакуш золотооких
Тифозные поля
Оплакивают жалко
И дохлую русалку.

Без крыш курные избы,
Не видно красных баб,
Гляди, не разбрелись бы
Комиссарье и Штаб:
Меж трупами коммуну
Создать ли Бэле Куну?

Два странника крылатых
В сияющей парче,
Держа в руках зажатых
По восковой свече,
Как голуби летали
Над Символом Печали.

Пылающие кудри
Вокруг прозрачных лиц,
Глаз необъятно-мудрый
Из-под густых ресниц
Пылает, словно солнце
В келейное оконце.

Они летали низко,
Глядели желтой травки
На жалкие огрызки,
И золотые главки
Звали земных церквей
Заоблачных гостей.

Но дикий лишь татарник
И стойкий молочай,
Да выжженный кустарник
Забывший Бога край
Очам их изумленным
Явил, умалишенный.

– Напрасно, Анатолий,
Явились мы сюда,
Вся до последних схолий
Земная череда
Взята душистых слов,
Нет никаких цветов!

– Смотри, такой Голгофы
Не сыщем мы нигде.
Здесь создаются строфы,
Что в ангельской среде
Поются с ликованьем
И суетным желаньем.

– Но где ж они? Пустыни
Спаленные вокруг,
Метелочки полыни
Не сыщешь, райский друг;
Где погорели терны,
Там нет и лилий черных!

Вдруг на крыльце лачуги
Меж обгорелых пней
Последний потуги
Царицы земных фей
Они узрели – Жизни
В чудовищном софизме:

Старик сидел древнейший,
И Солнышко-палач,
Но и артист стильнейший,
Рубашища кумач
Его огнем залило
И сердце веселило.

Из котелочка грязной
Тянул он пятерней
И в рот благообразный,
Крестясь, совал порой
Говядинки вареной
Кусочек несоленый.

– Старик, ты, верно, здешний,
Нет ли в земной пыли
Вот в этой скорби вешней,
Вблизи или вдали,
У кладбищ и Бастилий,
Угрюмых, черных лилий?

Два рыбьих мутных глаза
Из-под седых бровей
Без страха и экстаза
Поднялись – и Кощей
Вдруг буркнул: – Христа ради
Не кормят в этом аде.

– Твою, старик, трапезу
Делить мы не пришли,
Не гости мы и Крезу,
В клубящейся пыли
Мы ищем у Бастилий
Головки черных лилий.

Старик припрятал миску
Под красною полой,
Не прячет одалиску
Так турок молодой,
Затем прошамкал вяло,
Как дедушке пристало:

– Крылатенькие гости,
Средь праведных могил
На Оптином погосте,
По воле адских сил,
Цветет бесовский крин,
Как в колосе спорынь.

– Но только кто за стебель
Ухватится рукой,
Будь он хоть сам фельдфебель,
Сразит его стрелой,
Но многие от муки,
Крестясь, берут их в руки.

– Пречистая нас Дева
Послала за букетом
Из творческого чрева
Земли, и в этом гетто
Мы думали найти
Угрюмые цветы!

– Будь Ангел ты иль птица,
Мне это всё равно,
Будь даже Сатаница,
Абы в кишке полно.
Было и так и сяк,
Смерть воцарил босяк!

Что ты припрятал, милый?
Да ты не трепещи!
– Праправнук это хилый,
С ребятинкою щи!
Миколка, бедный мальчик,
Гляди, – последний пальчик!

И косточку из тюри
Достал им патриарх.
Проворней самой бури
Раздался крыльев вспарх,
И Ангелы меж туч
Вонзили белый луч.

Повыцветали главки
Пустыни золотые,
Как на погосте травки,
Дождем не политые,
Упала штукатурка,
Как с ящерицы шкурка.