Шуршит зловещее крыло,
все ближе роковые крылья:
колокола! Вы приоткрыли
безлунья черное стекло.
Летит мохнатый нетопырь,
топорща голоса безлунья…
Кто вскрикнул? Птица ли?
Колдунья?
Кто ухнул? Филин ли?
Упырь?
На небе, как на дне реки, —
серебряные светляки:
светясь астральными
сосцами,
мерцают звезды
бубенцами!
IV
Вечерний звон издалека —
как будто приоткрыла дверцу
колоколов плакучих медь
в печаль и в смерть…
Да будет смерть,
как тень, легка,
и, как вино,
любезна сердцу!
Декабрь,
авгуров месяц тьмы.
Декабрь,
не небо — а клобук.
Декабрь,
не месяц, а — дикарь.
Декабрь зимы,
как перестук
костей, грохочущих окрест.
Декабрь, зловещий,
словно крест.
Декабрь, распявший на кресте
былые радости
мои…
Вот, наподобие змеи,
ползет из недр твоих
тоска,
и подступает к горлу
скорбь.
Ну что ж, декабрь,
скрути и сгорбь
Добро, как суть твоя
велит,
а Злу улучши аппетит.
Декабрь,
авгуров месяц тьмы.
Сначала вдруг увидим
мы,
как серый призрак
просквозит
на горизонте… А за ним —
другие… Словно злой магнит
притянет этот серый дым.
Декабрь!
Кровавая звезда
тобою правит,
месяц мглы.
В смирительной рубахе
льда,
на плахе выстывшей золы
безжалостно загубишь ты
мои забытые надежды, мои бродячие мечты!
Декабрь!
Не месяц, а дикарь!
Декабрь! Свистят уже твои
слепые стрелы — все свирепей,
все гуще и неугомонней…
Моих любовей соловьи,
и лебеди моих гармоний,
и попугаи празднословья
на камни падают и кровью
исходят… Кровь же —
как янтарь…
Декабрь,
не месяц, а дикарь!
Декабрь… Не небо,
а клобук.
Разгар зимы и перестук
костей, грохочущих окрест.
Декабрь, зловещий,
словно крест!
Душа не дышит. Дух ослеп.
О склеп
сырого декабря,
где погребальным звоном
медь
поет о том, что все моря —
мои моря! — моя же Смерть.
Где логово твоей
тоски,
состарившей меня
вдвойне,
в тиски зажавшей мне
виски
и иссушившей песню
мне?
Алхимия какого мавра
расплавит в сердце этот лед
и слов каких абракадабра,
декабрь, обрушит
твой оплот?
Душа не дышит. Дух ослеп.
О склеп
сырого декабря,
где погребальным звоном
медь
поет о том, что все моря —
мои моря! — моя же Смерть
Вторая баллада о ненавистном, в коей подвергаются осмеянию вполне респектабельные вещи и явления и воздается хвала такому, что с «их» точки зрения смехотворно
Прощайте, все фальшивые кумиры:
стеклярус бриллиантовых подвесок
и золоченая зола алхимий,
бумажные цветы поддельной страсти
и крашеная белокурость Эльзы!
Колдуйте над ретортами Риторик,
дышите всласть метаном Метафизик,
ни грамма мне не нужно от Грамматик,
ни метра не приму от ваших Метрик.
Навек прощайте, показные страсти,
прощай, чистописанье чистогана!
Слезоточивые ужимки, чао!
Прощайте, феи морфио-Морфея? [36] Морфей — в греческой мифологии — бог сновидений.
Адью, литературные притоны,
где недоумье высушенных мумий
и раболепье бесталанной черни
побито молью сохлых академий
в порочном круге дантовой геенны.
Я сыт банальностью стереотипа,
калькированной ленью тонких линий
и безупречным пеньем под сурдинку.
По мне бы нынче — грубостью Вийона
восславить непечатность плотской страсти!
Да здравствует экзотика смятенья,
пожар любви, землетрясенье сердца,
гармония случайности и риска —
так россыпь звезд на небе гармонична,
хотя и вдохновенно бессистемна.
Да здравствует случайность, чьи законы
подчинены влиянью тайных формул,
преобразующих толпу в сограждан…
Да здравствует нирвана… И сраженье!
Да здравствует и Жизнь и Смерть! Но смерть,
которая не выбирает жертву…
Баллада, написанная противуестественными диссонансами про естественные противуречия
I
Во славу всем сиятельным вселенным,
на страх добропорядочным селянам,
на поруганье правильным пиитам,
рожденный не пиитом, а поэтом,
я не в чернильницу перо макаю,
а в траур мрака, черный свет
Ученый критик, проглоти пилюлю:
я демоническим огнем пылаю,
и ничего от жизни мне не надо,
чего мне не дала моя планида.
Читать дальше