Ведьма из «Макбета»,
Ворон,
Баран,
Кочет и Кречет,
Сыч
и Сизарь…
Вот и явился
наш караван
в край, где певучи
сосны,
как встарь…
Скачет над лесом
всадник-луна.
Облако вроде
лошади ей.
Квакает в луже
Жаба одна.
А на поляне —
сонмы теней.
Сонмы пингвинов
дали обет
в том, что пребудут
немы, как мхи.
Вот и выходит
пингво-поэт ,
чтобы прочесть им
пингво-стихи .
Выступление,
что было обещано пингвинам,
дальновидно отменяется,
дабы после
не пришлось бы им, невинным,
животами долго
маяться.
Другой пингвин
залез на пень —
поэт с гнильцою,
но слащавый,
поскольку
на одну ступень
он ближе был
знаком со славой.
Тряхнувши гривой,
произнес
он все слова
в своей балладе,
что сочинил он
про мороз,
а также
новолунья ради:
мол, вот
луна,
белым-бела,
плыла,
и всем казалось
снизу,
что спутница
земли была
как сахарная Мона Лиза…
Состоявшееся
выступление
отменяется
как преступление
против личности
поэтичности.
Почти что все
пингвины,
поэты то что
надо,
пропели сонатины
и пингво-серенады ,
пролив слезу
и слюни
во славу
новолунья,
пропевши в лад
и кряду
сто гимнов
водопаду.
Задумались поэты…
Взахлеб читало эхо
сонеты их, но вряд ли
был хоть один пригож.
Задумались пингвины…
Тоска и скука! Эко!
Поэтов — сколько хочешь,
стихов же —
ни на грош!
Давайте-ка,
давайте-ка, пингвины,
пофилософим.
Давайте-ка покинем
наши льдины,
помефистофим.
Помудрствуем лукаво,
попоэтим.
Тем способом не выгорела
слава?
Обрящем этим!
Взгляни налево,
посмотри направо:
средь флейт, кларнетов,
куда ни кинешь взгляд,
орет орава
пингво-поэтов.
Поэтов разных:
чистюль и грязных,
и куртуазных,
и буржуазных,
и бесобразных
расстриг безрясных,
и вбитых в угол
пыхтящих пугал,
ну, словом, право,—
одна орава
убогих, строгих,
но недвуногих,
и выдающих,
и подающих,
и просто пьющих,
поющих в кущах…
Ворчат, воркуют,
урчат, ликуют,
ликерят, ромят
и смотрят косо
и безголосо
поют, истомят, бухтят, содомят ...
И на обедне,
и на вечерне
хамят стихами
в господнем храме
(се между нами:
у нас про это
нет докумета),
нудят, москиты,
и те, что сыты,
и те, что босы,—
все безголосы.
А потом ватагой всею
ластоногие опять
пингвинью одиссею
решили продолжать.
Про то протоидея,
как в скважину — бадья,
внедрилась в них, довлея
потребе жития:
радеючи, рыдаючи,
хуля, хваля, пыля,
бредут они, по-заячьи
рисуя вензеля.
От полюса до пекла
идут в тартарары —
туда, где все вскипело
от адовой жары.
Грядут они: и Ворон,
и Сыч, и Козодой.
Тот в клюве тащит шкворень,
тот — со сковородой.
Нет уж, давайте лучше,
пингвины,
пофилософим.
Ныне мы филосуфы
стали настоящие:
ареопагичные [31] Ареопагичные — от слова «ареопагитики» — религиозно-философские сочинения, подписанные именем Дионисия Ареопагита, жившего в Афинах в I в.
пери-пате-тичные
(стало быть, гулящие
в роще с Аристотелем):-
мы сыплем силлогизмами,
цитатами и измами,
мы блещем латинизмами,
не спутав
падежи.
Мы сопорно-опийные,
транквилизаторийные,
снотворно-тошнотворные
ученые мужи.
Умеючи платонить , [32] Здесь и далее в глагольных и именных формах закамуфлированы имена античных и средневековых философов, законодателей, богословов: Платона, Ликурга, Солона, Зенона, Хрисиппа, Августина, Кальвина, Фомы Аквинского, святого Эразма, Грациана и других.
ликургить
и солонить,
и просто иезуитить,
зенонить и хрисиппить ,
мы запросто устроим
схоластико-концерт,
а всяких там эразмов
да грацианов разных,
паскалей и декартов
оставим на десерт.
А что до августинов,
до неопла-плотинов [33] Неопла-плотины — скорее всего имеется в виду римская неоплатоновская философская школа Плотина (205—270).
и всяческих спиноз,
до прочих фом
аквинских,
до догм и форм
кальвинских,
то здесь тем паче сможем
мы заострить
вопрос.
А Блейк?
А Ницше вредный,
такой дурной и бледный?
Уж их-то
вместе с Кантом
мы вызубрили сплошь!
О, скука, скука,
скука!
Кричим мы сфинксу:
ну-ка!
Открой нам тайну,
злюка!
Неужто,
злая бука,
ты так-таки ни звука
и не произнесешь?
Читать дальше