Леон де Грейфф - Под знаком Льва

На песок, на суглинок,
на веселую ветку
серебристой сосны —
вдоль дорог и тропинок
снегом сыплется сверху
песня полной луны.

Мягко падают сверху
вдоль дорог и тропинок
хлопья снежной луны —
на сосновую ветку,
на песок и суглинок,
в невесомые сны.

Реют вихри снежинок
вдоль дорог и тропинок —
это песня луны
опрокинулась сверху
на песок и на ветку
полуночной сосны…
Снежный лучик луны…
Лунный снег тишины…

Когда-то, по слухам, в галантном Провансе
изящно слагали стихи трубадуры,
и нежными были их тровы и альбы,
как взгляд Магдалены, как руки Лауры.

Сирвенты, кансоны [27] Трова — стихотворение трубадура; альба, сирвента, кансона — стихотворные жанры, культивировавшиеся трубадурами. , принцессы и донны;
и рифмы, и ритмы изысканно хрупки,
любезные речи, учтивые вздохи,
и тонкие вина, и звонкие кубки.

Бургонские вина, и вина Шампани,
и бледное ренское — слава застолью,
где вкус безупречно звучащей рондели
приправлен чистейшей аттической солью. [28] Аттическая соль — тонкая острота, эпиграмма.

А ныне! Мещанское время нищанья
поэзии денежного стихоплета!
Мы служим вассалами нефти и салу,
нам лучшая нота — хрустенье банкнота.

В журнальных колонках тесним без стесненья
тисненье сонетов мы в честь мецената…
А раньше когда-то в галантном Провансе
поэты, по слухам, писали как надо:

о Хлоях, Лаурах, Роксанах, Кассандрах,
прелестных, возвышенных и возносимых,
не в меру божественных — но незабвенных,
излишне наивных — но неотразимых.

Честолюбив (признаюсь на ушко)
я, Лео Легрис, враль и недотрога.
Тщеславие мое столь велико,
что принимает форму монолога.

Мне тесно здесь, где так невысоко,
где скука душит хваткой осьминога.
Спаси же душу стилем рококо,
тщеславия асбестовая тога!

Аплодисменты королей и пешек
и пулеметы яростных насмешек
не вызовут меня на бис и бой.

Витаю в облаках я? Ну и ладно.
Я вам невнятен? Что ж! Зато изрядно
над вами посмеюсь — и над собой.

Пингвины

Однажды
вся пингвинья
рать
отправилась в далекий
путь:
куда-нибудь,
зачем-нибудь.
Ни дать ни взять
вся целиком
пингвинья рать.
Ать, два,
ать, два,
ать!

Возглавил всю
пингвинью рать
полупоэт, полуагрессор,
один румяный
герр профессор;
он чуть хромал
на правый ласт,
но был очкаст
и коренаст
и нес зеленый
зонт,
всем застя горизонт.

Шумел он: «Ать!»-
и снова: «Ать!»
И в ногу шла
пингвинья рать.

Пингвинье скопище пестрело
среди торосов,
среди льдин
одной из множества картин,
что описал Порфирьев сын
московитянин Бородин
смычком своей фантазии
в цикле «В Средней Азии».
Тут были всякие
пингвины:
глупцы, сократы,
шалопаи,
бароны
и простолюдины,
молчальники
и краснобаи,
филистеры, филантропяне,
филосифоны, филосовы ,
пуристы были, пуритане
и остросло- и богословы,
пингво-орфеи, пингво-феи,
анахореты и эстеты,
атлеты, виги [30] Виги — английская политическая партия, возникшая в конце XVII в. , и аскеты,
и все пласты
кретино-критики :
синтетики
и аналитики,
а большей частью —
паралитики.

Ну, словом,
вышла погулять
вся целиком
пингвинья рать.

Интерлюдия

Итак,
пингвиний караван
бредет в одну
из дальних стран.
В какую —
неизвестно,
да и неинтересно.

Зато уж
в караване
тьма
дарований:

черен, проворен,
в тоге историка,
Эдгаров Ворон
с черепом (Йорика).
Прорва пернатых
в перьях и латах:

Кречет и Кочет,
Сыч, Козодой…
Каждый лопочет,
как заводной.
Взять вот хотя бы
арию Жабы
или
(вот баба-то!)
ведьму из Макбета:
веник ли, швабра —
она впереди:
«Абракадабра!
Не подведи!..»