Леон де Грейфф - Под знаком Льва

Маргарита Готье,
Манон и Розина —
книжные героини,
ходульные страсти…
Почему же от вас
на душе всамделишная кручина?
Отчего ж мое сердце
у вас во власти?

Во мне, как в старом гитарном коробе,
оживают песни любви и разлуки —
избитые трюки, забытые звуки,
аккорды истинной скорби…

Без тебя почернеет память,
как волна без луны над ней…

Голос твой расправляет крылья
над беззвучьем моих ночей.
Может быть, означает это,
что меня не забыла ты.

Как луна над волной, восходят
надо мною твои черты
средь безмолвья и темноты.

Вижу: ветер ночной колышет
свечи звезд у тебя в очах;

чую: мрак ночной ароматом
черной пряди твоей пропах.
Вижу: в небе моем восходит
лунный серп твоего чела,
слышу: в сердце моем ты внятно
письмена в тишине прочла.

Все часы моих одиночеств
канут в омут ночной опять…
Фантастическим сновиденьям
снами сбывшимися не стать.

Задохнутся в объятьях стужи,
словно розы на стылом льду,
все порывы души и сердца
у меня в голубом саду.
Все часы моих одиночеств
канут в омут ночной опять-
Фантастическим сновиденьям
снами сбывшимися не стать.

Без тебя почернеет память,
как волна без луны над ней…
Отчего же нас поцелуем
не связал еще Гименей?
Наше счастье легло стихами
в нераспахнутую тетрадь…
Почему же этой поэмы
никогда нам не прочитать?
Светом всех ароматов счастья —
мята, лилия и лимон —
льном пролившийся в струи ветра,
лунный локон твой напоен.
Грустью тихой, как вздох химеры,
травы дышат во мне и мхи.
Со звездою твой тонкий профиль
вновь срифмуют мои стихи,
и срифмуется с белым снегом
лунным светом твоя ладонь;
снегопадом белого платья
полыхнет мне в глаза огонь;
не прощанием, а прощеньем
вдруг возникнет издалека
непростимые прегрешенья
отпустившая мне рука…

Без тебя почернеет память,
как волна без луны над ней.
Голос твой расправляет крылья
над беззвучьем моих ночей…
Может быть, означает это,
что меня не забыла ты…

Как луна над волной, восходят
средь безмолвья и пустоты,
над разливом холодной ночи,
надо мною — твои черты:
Может быть, означает это,
что меня не забыла ты…

Груз усталых моих иллюзий
тянет камнем на дно опять…
фантастическим сновиденьям
снами сбывшимися не стать.
Задохнутся в объятьях стужи
лепестками на стылом льду
все благие надежды сердца
в несусветном моем саду.

Лик твой светит луной над морем.
Я по морю за ним иду!..

И поныне твой голос льется
над безвременьем зим и лет
и проводит меня, как лоцман,
сквозь берущий за горло бред.

И поныне твои лишь очи
(две звезды под каскадом ночи
черных локонов) светят мне…
И поныне твои лишь очи
(два сияющих средоточья
жизни в мертвенной белизне
наготы твоей) светят мне.

Я разлукой с тобой наполнен,
а душою и сердцем — пуст…
Но и ныне губами помню
мед твоих молчаливых уст.

Выпил память бы всю до дна я,
но она чересчур глубока.
Словно в море,
в тебя, родная,
впала жизни моей река.

Песня.
Завораживающая песня
в мареве вечера.
Волшебная песня:
немудреная мелодия,
несмышленые слова.
Наивная песня,
грустная…

Бог мой, как сумеречно,
как одиноко!
Лютня Прованса,
грустные лепестки аккордов,
сорванные рукой испанки
в стрельчатом окне
башни.
(Геральдические стекла
глядят на кастильскую
степь, геральдические стекла,
стрельчатые окна
и тропинка,
по которой обычно приходит
влюбленный паж…
Сегодня она пустынна.)

Медленные арпеджио.
Девственные звуки.
Ласковый голос, робкий…
Невнятные слова песни,
словно заклинанья,
словно ворожба
перед лицом тайны,
таинства любви… Медленные,
медлительные аккорды.
Серые, сирые
звуки.
Невнятные, расплывающиеся звуки,
растворяющиеся
в сером тумане,
в сиром тумане, в сырой
дымке, в дымке тумана,
источающего печаль,
печаль обреченности.
Вещая песня. Вечерняя песня.
Голос,
в котором дрожит слеза,
словно свеча на ветру…
Незабываемый голос…
Эта песня
родилась по ту сторону снов,
волшебная песня,
наивная песня,
грустная…