Леон де Грейфф - Под знаком Льва

все на свете
вселяет в меня скуку.

Ибо некогда я замыслил
столько одиссей и трагических исходов,
столько самоизгнаний
и самоуспокоений, —
боже мой, разве же мог я представить
эту вот гладкую череду
белокурых рассветов,
золотовласых закатов
и льняных новолуний
(по которым когда-то
сходили с ума стихоплеты?).
Эту вот вереницу испетых припевов,
перепетых благоглупостей,
нелепых слепков с убожества
каталогизированной тягомотины!

Все на свете
вселяет в меня беспробудную скуку.

Во время оно, когда-то, некогда
(да и теперь случается —
когда не очень некогда)
во мне воображение восставало,
восставало, не зная усталости,
и пускалось в погоню
за хвостатой кометой
химеры,
за метеором иллюзии
по дебрям
фантастической флоры
и фауны —
и натягивал я тетиву,
целясь в тень Эвридики,
в благоуханный след Шахразады,
в сонмище мифологической живности,
в скопище призрачных снов…

Тень Эвридики, след Шахразады!
Сонмище сновидений! Мотыльки
в музыке трав,
голубые мотыльки
в струях синего ветра!

Все на свете
вселяет в меня скуку.

III
Я выпустил, я растратил
все стрелы в своем колчане.

Все стрелы, меня покинув,
оставили мне молчанье.
Одни погрузились в землю,
другие пронзили воздух.
Все выпущенные стрелы
в болотах торчат и в звездах.
Одни из них затерялись
в созвездьях над грешным миром,
уткнувшись в грудь Волопасам,
Арктурам и Альтаирам. [39] Арктур — звезда в созвездии Волопаса; Альтаир — звезда в созвездии Орла.
Другие, взметнувшись в небо,
в траву с высоты упали
и дышат росой буколик
и воздухом пасторали.
А третьи попали в рощу,
в которой паслись кентавры, —
а третьи
в сердцах кентавров
вибрируют, как литавры.
Сраженных кентавров жены,
которых я в битве отнял,
в пещере моей сегодня
волчат моих грудью кормят.

Я все — до единой — стрелы
впустую извел…

Растратил,
в погоне за мимолетным
хватаясь за лук некстати.
Прозрачнейшие виденья,
не линии, а — пунктиры-
Стрекозы и орхидеи,
гориллы,
медведи,
тигры…
Трепещущая ундина…
Струящаяся наяда…
Растратил свои я стрелы
в урочищах Эльдорадо.

Где в сельве
теснятся кряжи,
скалистый оскал ощеря,
я клады былых пиратов
в корсарской искал пещере.
Я рыскал по лабиринтам
Борнео и Цареграда.
Растратил свои я стрелы
в урочищах Эльдорадо.

Спускался я в батискафе,
в скафандре гулял по дну я,
хватал я за хвост химеру,
к абсурду ее ревнуя…
Все стрелы мои вспорхнули,
взлетели в зенит, как птахи…

В пустыне, пустынножитель,
я смерчи топчу и страхи.
Я гость дорогой и пленник
в моих родовых владеньях —
в моих сновиденьях шалых,
в моих сумасбродных бденьях.
Усталость на бред помножив,
я ноль получаю в сумме.
Расширенными зрачками
за мною следит безумье.
И, море гофманианства
попробовавши ногою,
ныряю, глаза зажмурив,
и в Эдгара По и в Гойю.
По бродам дремучей грезы
брожу, побродяга бреда.
Остался мне только призрак
скитанья, как прежде, предан.
Я, пленник былого пыла,
бреду вдоль речной излуки
и лучник, стрелой пронзенный,
пою о лукавом луке.
Напрасно я с ним бросался
на дьяволову обитель:
ведь я не опытный лучник,
а просто стрелец-любитель…

Я выпустил, я растратил
все стрелы в моем колчане.

Все стрелы, меня покинув,
оставили мне молчанье.
Одни погрузились в землю,
другие пронзили воздух.
Все выпущенные стрелы
в болотах торчат и в звездах.
Одни из них затерялись
в созвездьях над грешным миром,
уткнувшись в грудь Волопасам,
Арктурам и Альтаирам.
Другие, взметнувшись в небо,
подпали под власть инерций…

Все стрелы, что я растратил,
вонзились мне прямо в сердце!

I
Медлительность линий ленивого ливня.
Грузны и мохнаты
рулады
прохлады,
туманной, как взгляд
умиленной миледи…
Ленивые ливни,
как будто медведи,
танцуя на льду,
полземли раскачали…
Медлительность линий ленивого ливня
и поступь моей одичалой печали!

II
Медлительность линий
ленивого ливня:
прильнули льняные
дождливые косы
к земле — не иначе,
как, русоволосы,
монахини, плача
о том, что невинны,
о том, что мужчины
их девственность не осквернили
в алькове,
пролили слезу
над моею любовью,
над грустью моей,
над моею печалью.
Крученые струи дождя зазвучали,
ударив по клавишам окон
в тоске
о вереске и о ветле
на песке,
в очах у меня поселяя
крамолью
кручину, чреватую
глупою болью.
Медлительность линий
лоснящихся ливней,
сереющей пампы сырая дыра…
Струящийся проливень
проклятых линий
по мокрой спине
отсыревшей пустыни
проходится Плетью
и Зла и Добра!