Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

По тощим ребрам этих мертвых вод
Челны скользили с тайнами посланий,
И мгла безлунная была желанней,
Чем обнажающий весь мир восход.

Дубравы, где при грозном Иоанне
Разбойным свистом раздирали рот,
Поля немые в матовом тумане.

Как звезды несосчитанный народ,
Страна, что не живет, а вечно ждет,
Народ, чья жизнь проходит в ожиданьи.

Под куполом горячим и нагим
Зеленого раскидистого неба
На берегу шумящего Мареба
Родился абиссинец Ибрагим.

Он был пленен и был судьбой храним,
Не знаю, Петр прозорлив был иль не был,
Но черным он подарком не погребал
И как с приемышем возился с ним.

А он не забывал родной погони,
В ушах стоял последний стон Лагони,
Что брата восьмилетнего звала.

И ревности жестокую науку,
Веселое блаженство ремесла
Он передал задумчивому внуку.

Твой медный месяц для певцов твоих,
Больных огнем твоей дрожащей грусти,
Которой полон каждый пыльный кустик
И каждый стебелек полей сухих.

В каком безмолвии, в пустынях чьих
Раскроет сумрак столько звезд-соустий,
Трепещущих, сосущих всех, кто впустит
В свой тихий дом ночной бродячий стих.

В твоем живу я городе громоздком,
Твой медный месяц светит слабым воском
И тайно тает в медленном хмелю.

Брожу по набережным опустелым,
Шатанье праздное толпы люблю,
А я один с душой своей и телом.

Когда перегрызутся все собаки,
И землю-мать объемлет тишина,
Взойдет над миром белая луна,
И звезды заблестят в полдневном мраке.

Пустынные поля и буераки
Скелетами усеют племена,
И рухнут как от крепкого вина
Милан и Кельн, Иван и наш Исакий.

Лишь тот, кого манила эта мгла,
Кто в пушки перелил колокола
И шел с оркестром к светопреставленью,

Лишь тот безумец не погибнет сам
И морду благородную оленью
Подымет к равнодушным небесам.

Был силой богатырской славен Муром,
Дубовою дремучестью лесов,
И громы соловья и слезы сов
Катились по ночам во мраке хмуром.

И в домике Яги дрожал засов,
Она молилась бесам белокурым,
И кошка черным горбилась лемуром,
И мышь дружила с циркулем часов.

И выезжал из муромского леса
Илья, конем на пастбищах Велеса
Колодцы вышиб, в даль глядел и в близь.

Крестясь, он византийский чтил обряд твой,
Рудая Русь, умытая Непрядвой,
Чтоб витязи твои перевелись.

По кольцам города трамвайный бродит гром,
Кудрявым трауром клубятся тротуары,
В поля небесные летит с планеты <���старый>
Град жесткой музыки в сиянии сыром.

Лучи полдневные слабей земных солом,
Легко ломаются от сумеречной кары,
И солнце выбито, заходит за бульвары,
И звезды спутаны, лучистый бурелом.

А утром небеса кичатся урожаем,
Мы снова город свой грозою заряжаем,
И то же самое, что было и вчера.

Лишь зайцы желтые смелеют понемногу,
Танцуют на столе вкруг строгого пера,
И я по их следам ищу свою дорогу.

Сохатый зверь кричал и выла рысь,
Почуяв кровь соленую Редеди,
Двенадцатипудовые медведи
Ломали чащу, с лешими дрались.

Языческой луной блистала высь,
Касожские полки – для волчьей снеди,
Победный пир справляли их соседи,
И лебеди с Баяньих струн лились.

Среди племен, что вырастила Припять,
Я не был, мне дано сегодня выпить
Твое, Россия, жесткое вино,

За круговым столом разгулы те же,
И медного ковша сухое дно
Мне кажет блеск улыбки печенежьей.

По Чуди древней, родине Ильи,
По густо шевелящимся погостам,
По мудрым городам, по их помостам
Кирпичные краснеются кремли.

Извилист известняк, в земной пыли
Веснушчатый гранит, по мягкокостым
По берегам песчаным под норд-остом
Смирившиеся камни полегли.