Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Я слышу шум торжественного кедра,
То древняя вселенная шумит,
И Пифагор встает из пирамид,
И выглянул Платон из октаэдра.

То ветер времени, то свищет он,
И дерзко блещут разума кристаллы
Морозами низвергнутых корон.

И вновь плоска земля, и раб усталый
Согнулся вновь под плетью небывалой,
И в золотом гробу Тутанхамон.

Я трауром не мог тебя обрамить,
Холодный блеск улыбки восковой,
Еще живет со мною пламень твой,
Им светит оплывающая память.

Я не хочу тоску переупрямить,
Еще твой прах не шелестит травой.
У нас зима, по голой мостовой
Бежит сухая шелковая заметь.

И не дано забвенье, боль дана,
Людскую память гасит смерть одна,
И профиль острый лепит смерть из воска.

За то что в мире выцветает шелк,
И сердце женщины легко и плоско,
И счастлив тот, кто счастья не нашел.

Опять, опять я чувствую строку,
Змеи мороз пронзил мои колена,
Не вырваться из розового плена,
Петли студеной не рассечь клинку.

Я радугами ум обволоку,
Я шум планет услышу вожделенный,
То жернова на мельнице вселенной
Размалывают время на тоску.

И прах звезды летит на наши длани,
И в пламенном бреду ночных желаний
Касаемся мы сладостного дна

И вновь всплываем в горестную млечность,
Где каждым атомом повторена
Конечная пространства бесконечность.

Будь, муза, плодородна как Деметра,
Не бойся золотых случайных встреч.
Людская беспорядочная речь,
Тебя я вытяну на дыбе метра.

Чтоб золото для времени сберечь,
Твои я взрою глиняные недра,
Живые строки нагружу я щедро
Крутою кровью позабытых сеч.

За то, что терпким прахом лишь былого
Таинственно живет земное слово
И рвет его от свежих дней и лет.

И если слава не вспоет поэта,
То выкинет на желтый берег Лета
Того, кто был язычник и поэт.

Мечтания, жемчужные обманы,
Испарины таинственных истом,
Закаты с рыжим тучным животом,
Пожары взбунтовавшейся нирваны.

Блаженных духов мчатся караваны,
И звезды в беспорядке золотом
Рождаются и гаснут, и потом
Опять всё тот же вымысел туманный.

Работают поэты день-деньской,
И каждый болен розовой строкой,
И я средь них трудящийся такой же.

Растягиваю обручи орбит,
Моею желтой человечьей кожей
Задумчивая вечность шелестит.

Ты брагой заливающая раны,
Ты, круглая оплывшая земля, –
Твои мигают пегие поля, –
И шелковые пляшут океаны.

Как лунной челн твой, скрюченный и пьяный,
Без выгнутых ветрил и без руля,
Косматое пространство просверля,
Ты мчишь свои распластанные страны.

И славится магическая рать,
Умеющая землю презирать
И небо ненавидеть словно бесы.

То ненасытные твои сыны,
Бродячие безумцы и повесы,
Могучие поэты старины.

Наглядные пособия гурьбой
Застыли в ледяном стекле витрины.
Линейки, циркули, ларец старинный,
С болезненной как кружево резьбой.

Пейзаж, изображающий прибой,
Венера гипсовая, Энгельс чинный
И кое-кто другой, скелет мужчины,
В кистях держащий глобус голубой.

Он может быть из тех, что наши предки
Кнутом засекли… Покупатель редкий
Заглядывает в этот магазин.

Я выбираю для планеты сбрую.
Скелет не продается, он один
Легко сжимает землю голубую.

Я вырвусь из твоей могильной глины,
Земная лень, что тяжелей свинца.
С терпением веселым мудреца
Я изучу стиха скелет орлиный.

Историю прочту я Катилины, –
Признав непревзойденность образца,
Быть может, одолею до конца
И Дантовские трудные терцины.

Но падая в ночную синеву,
С Виргилием беседу я прерву,
Когда увижу на столе я Будду.