Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Земля, ты не кругла, а треугольна,
Как высохшее сердце, как клинок...
Века твои – Колумба и Линкольна,
Век Ленина, а дух твой одинок.

Один хохочет он в огне кумачном,
Шипением ничьим неопалим.
Он слышит гул: зачем такой рифмач нам? –
Распни, распни, – гудит Ерусалим.

Болтались зорь багряных тряпки,
Свалили землю три кита,
И пролилась на эпос зябкий
Лирическая теплота.

Был ужас красок дан веселью,
Ночей светились купола,
И современность акварелью
На масло мастера легла.

Окутав шелком строгость линий,
Я позабыл, что холст глубок,
Я распустил как хвост павлиний
Лубка глупейшего клубок.

И храмы новые построив,
Мне вдруг не нравился ничей,
За то что всюду как героев
Оплачивали палачей.

В белом халате профессор любезный
Гордо показывал мне препараты.
Белые залы как белые бездны
Странным сокровищем были богаты.

Брюсов, Бернштейн, Комаров и Анучин
Глыбами пепла лежали в тарелках,
Серые змеи лукавых излучин
Тихих, глубоких, неровных и мелких.

Бард, психиатр, преступник, географ...
Ходит профессор походкою кроткой,
В никеле черном зрачки от восторгов,
Счастлив профессор счастливой находкой.

Семь лишь могли ручейков извиваться
В доле одной кровожадного гада,
У психиатра не меньше, чем двадцать, –
Вот в чем искать ключ загадки нам надо.

Солнце смеялось на крыше соседней,
Мозг мой змеею свернулся и грелся.
Шепотом мне говорил собеседник:
Ленина мозг да еще бы Уэльса.

Крепко спят как трупы вещи,
Их молчание зловеще.

Спят растения живей,
Слышен шорох их ветвей.

Мы им снимся, мы с тобою,
Снимся сонному левкою,

И кушетке, и столу
В эту розовую мглу.

И скрипит во сне кушетка,
И левкой кивнет нередко.

Но продрать не могут глаз.
И прогнать не могут нас.

Я полон глаз, я полон глаз.
С тех пор, как буря улеглась,
Гляжу на вас, гляжу на вас
Мирами глаз, мирами глаз.

Миры летят, миры блестят.
Китиха кормит злых китят,
А молоко белей, чем яд.
Миры летят, миры блестят.

И я не стар, и ты не стар.
По змеям жил бежит нектар,
И полон мрак бессмертных чар.
И я не стар, и ты не стар.

Знают все, что жить дано однажды,
Мозг как роза только раз цветет.
Но из граждан, может быть, не каждый
Знает, что как пепел мозг, как лед.

Был пожар миров еще огромней,
Но был дождь веков, пожар погас,
Я теперь лишь этой песней вспомнил
Тот недобрый блеск недобрых глаз.

Был раскрыт тогда вселенский купол,
Прав, быть может, был Анаксагор.
Не мерцало бытие так скупо,
Цепи солнц горели, цепи гор.

Пляской молний, непонятной ныне,
Обнаженный мозг легко дрожал.
Но закрылся купол мира синий,
И повесил вечер свой кинжал.

И с тех пор как лед, как пепел серый,
Черепахой дремлет мозг людской,
Красота как труп, как трупы – веры,
Да могильный ветер бьет тоской.

Бьет холодными как воск строками.
Я в металл переплавляю воск,
Но на крыльях черепа как камень
Весь в извилинах разлегся мозг.

Кто разрежет хлеб земной на ломти,
Кто другому даст земной приют?
У центральных бань поют: идемте.
Женщины голодные поют.

Я иду под тяжкой, тяжкой ношей,
Песню невеселую несу,
А весенний день такой хороший
Даже в этом каменном лесу.

Как и там, и здесь февраль растаял,
Здесь людская мутная вода.
Льется по панелям муть густая,
Пенится глазами как всегда.

Где сложу я камень песни этой,
Где я плечи томно разогну, –
Над дешевой женщиной раздетой
Иль в твоем, любимая, плену.

Я земной сегодня, настоящий,
Мне как ноша песня тяжела.
Там во мне звенят земные чащи
Дикого нетронутого зла.