И золотых татар жесточе
Лучи грозы и благодать,
И то, что в звездном многоточьи,
И грамотным не разгадать.
"Я вью строфу, я существую..."
Я вью строфу, я существую,
Плыву в густую синеву,
Волну прилива мировую
Я вдохновением зову.
Ее извивы расплетаю,
Снимаю пенистый покров
И вновь плыву в ночную стаю
Развеселившихся миров.
И ты вокруг меня сверкаешь,
Моя пернатая душа,
Твоя торжественность такая ж,
Как у созвездного ковша.
Он чрез пятьсот веков согнется,
И звезды спутаются те,
В снегу которых кони солнца
Нас мчат, замерзших в темноте.
Но я сейчас ловлю осколки,
Всю пыль миров я соберу
На лезвие улыбки колкой,
Лукавство звезд предам перу.
"Там в зеленом эфире, в огромном гареме..."
Там в зеленом эфире, в огромном гареме,
В пестром шуме вселенского джаца,
Под шипение солнц, под жужжанье комет,
С кастаньетами лун, раздробляющих время,
Золотые планеты кружатся...
Кто же, кто ж в том раю Магомет?
Не мудрец, не жиреющий сын Эпикура,
Что глотает шампанского жемчуг
На той бочке, где спит Диоген с фонарем,
Не наместник Петра, чья тиара как венчик,
А под ризой звериная шкура,
Не искатель миров – астроном.
А все груди планет обжигающий разом,
Как хохочущий бог многорукий,
Из-под ада поднявший свой странный берет,
В майский вечер вплетающий осени муки,
Под копыта бросающий разум
И всегда одинокий – поэт.
"Ты шерстью грубою покрыта..."
Ты шерстью грубою покрыта,
О, муза дикая моя,
Медузы медные копыта
И каждый волос как змея.
И оттого передо мною
Не скот, не люди, не трава,
А раскаленные от зною
Окаменелые слова.
В молчанье кованном и строгом,
Не зная горечи земли,
Они легли по всем дорогам,
Где легионы дней прошли.
Я собираю их и сею,
Но урожай не нужен мне.
Молюсь я смелому Персею,
Чей меч не меркнет в вышине.
"Я полон тяжестью печали..."
Я полон тяжестью печали,
Убил я друга наповал,
И с теплым грузом я отчалил
От скал, дробящих мощный вал.
Я в даль плыву, пою о друге,
Целую воск его чела,
Колышет нас простор упругий,
В обоих нас вползает мгла.
Нам снится то, что было где-то,
Но что еще не умерло,
Вода мерцанием одета,
Мы чуем холода тепло.
И слышим долгий гул пучины,
Кричит придушенное дно,
И видим звезд зверинец чинный,
Где Льву спокойствие дано.
А позади туман и ужас,
Там всё, что кормит мглу и смерть,
Там призраки, пыхтя и тужась,
Грызут некованую медь.
Я вылезал с трудом, был узок
Проход, и был мой череп смят,
Овен свой розовый огузок
Палил на угольях Плеяд.
Кипела кровь Альдебарана,
По скулам вечности седым
Звезды Мицар двойная рана
Неукротимый стлала дым.
В мильоны солнц вспухал Дорадус,
Лишь наша лысая луна
Мороз понизила на градус
И ластилась к стеклу окна.
Я закричал тогда сильнее,
Вокруг обрадовались мне,
А я, от ужаса синея,
Внимал зажженной вышине.
"Пусть вечер серебряной саблей..."
Пусть вечер серебряной саблей
Звенит над моей головой,
Лишь весело будет осклаблен
Лирический рот бредовой.
Я знаю, луна не зарежет
Холодной улыбкой стальной,
Пусть звезд раскаляется скрежет
В пуху голубом надо мной.
Они кровожадны и мерзки,
Светила жестоких небес,
Лучи – золотые стамески,
Чтоб мрак в мою душу залез.
И что ему бешеный окрик
И звон самородка-строки,
Я сам от росы его мокрый,
И кормятся мраком зрачки.
"Лишь тот, кто волны ночи ловит..."
Лишь тот, кто волны ночи ловит,
Качает скуки медный лед,
И мрак тяжеле и лиловей
Тому, кто луч в пространство шлет.
Лишь пыль мгновенная дневная
Клубится, пляшет на пирах
И, меди вечности не зная,
Проходит легкая как прах.
"О, жестокое древнее слово..."
О, жестокое древнее слово,
Ты как колокол крикнуло: будь!
О, зачем во вселенной лиловой
Разбудило ты медную грудь?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу