Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

И бездна вскипела и гневной волной
Разбило на скалы утес роковой.
Но девичью тайну волна не открыла…
С тех пор не смолкает безумный прибой,
С тех пор всё растет его буйная сила,
И если он к тайне ключа не найдет,
То берег он весь, как утес, разнесет.

Друг далекий, друг мой близкий, –
Трон поэзии российской
Стал свободен… Царь последний
Сам повесился намедни.

Только знает мозг Аллаха,
Кто наследует по праву
Мех соболий Мономаха
Да завистливую славу.

Ох, и звать меня Григорий,
А другой зовет и Гришкой, –
Нам, Отрепьевым, и море
По лодыжки, мы с отрыжкой.

Много выпили мы браги
Для веселья, для отваги.
Есть и сил у нас излишек
Для ночей с Мариной Мнишек.

Был еще один Григорий.
Ох, и вспахивал он бодро
На пуховом косогоре
Белой Вырубовой бедра.

Гей вы, россы, берегитесь,
Кто пешком да кто в карете.
Новый вам явился витязь, –
Это мы, Григорий Третий.

Палить из пушек надо, друже,
Чтоб нас услышали теперь.
Книжонка – слабое оружье, –
Пугать им уток да тетерь.

И даже этот «Череп» зверя
Не прошибет их черепов.
Они в клопах живут и верят
Они в бессмертие клопов.

У них в углах квадратных комнат
Веселый свист проворных крыс.
Из них никто, никто не вспомнит,
О чем печален кипарис.

О чем поет у скал Сухума
Вольнолюбивая волна,
Какая злая бродит дума
В косматом сумраке вина.

Лишь полоумные поэты,
Как я, как ты, как ты, как я,
Студеным трепетом одеты
И рвутся в знойные края.

Я где-то вычитал, что будто
У бывших мраморных богов
Нога была крылом обута
И был язык, как гром, суров.

Ты кем откопан, окаянный,
Нас принуждающий хромать?
Кругом поэты-грубияны,
Склоняющие слово: мать.

Совсем не презирают прозы,
Так ею пьянствуют всегда,
Когда висят над миром грозы
И шире катятся года.

За то, что много бурелому
Непроходимого кругом,
Скребут по дереву сырому
И деревянным сапогом.

И набожные христиане
Говели только семь недель,
А ваше самоистязанье –
Годами длится канитель.

Водою пресной полны чаши,
Боитесь мяса и вина.
На пост, должно быть, величайший
У вас душа осуждена.

А тут весна, ее каретца
У самой кельи, у крыльца.
Пора вам, братья, разговеться,
Наполнить кровью воск лица.

Переменить на восклицанье
Немую точку бытия,
Услышать звездное бряцанье,
Увидеть звездные края.

Нужен синтез, дайте синтез, –
Говорят профессора.
Вот попробуйте, продвиньтесь –
Бестолковая пора.

Изабелла, Иоланта,
Нам о вас теперь молчать.
Нынче малого таланта
Превозносится печать.

О, конечно, нам знакомы
Шум поэтов и молва, –
Нам их делает знакомый
На сезон или на два.

Я краснею, то к ланитам
Сердце кинулось, скользя.
Как опасно знаменитым
В наше время быть, друзья.

Жил на свете граф Амори,
Он кончал романы дам.
Было радо сине море
Водяным его трудам.

Суша радовалась тоже,
И, бывало, юнкера –
В николаевской отхожей
С ним сидели до утра.

Был он в славе, был он в силе,
Были думы далеки,
И в провинции просили
«Автограф его руки».

А теперь иные просьбы.
Граф ни глаз и ни ногой.
Начинать ему пришлось бы,
А уж кончил бы другой.

Из тревоги современья
Я живой восторг беру,
Но веков забыть каменья
Не позволил я перу.

Я почти влюблен в антенну,
Как в нагой осенний куст…
Но спасибо также Тэну
За дешевый курс искусств.

Быть поэтом Энностроя
Я б легко, конечно, мог…
Но, божественная Троя,
Черт бы взял твой мертвый мох.

Тут еще какой-то Хаос
Мне хохочет и поет.
Я от песен задыхаюсь,
Гневом слов кривится рот.