1989 Лондон
«Рощица, где под чёрным тополем — шорох лисий...»
Рощица,
Где под чёрным тополем — шорох лисий.
Комната,
Где рассыпан по полу чёрный бисер.
Камера,
Где на стенах нет белых пятен.
Летопись,
Где сквозит ответ, но невнятен.
Палочки, из которых ты —
Человечек.
От какой зимы до какой версты
Плачем свечек
Тешишься? А от лап Медведицы
Шорох стужи,
Тени по снегу — очи светятся —
Ты им нужен.
О, какая лесть
горлу твоему!
Сквозь тебя процвесть —
роще ни к чему,
В этой комнате
ты не будешь свой,
В эту камеру
приведёт конвой
Летописца — уже другого.
Молодого.
За то же слово.
И твоей гортани
не догрызя —
Стая молча встанет: глаза в глаза.
1989 Лондон
«Ну, купите меня, купите!..»
Ну, купите меня, купите!
Я такой хороший и рыжий!
Ну, возьмите — и не любите,
Но внесите к себе под крышу!
Я вам буду ловить мышей,
И если отважусь — крыс.
Домовых прогоню взашей,
И приду на ваше «кис-кис».
Я буду вам песни петь,
Выгревая ваш ревматизм,
И на свечи ваши смотреть —
С подоконника, сверху вниз.
Заберите меня из клетки,
Я во все глаза вам кричу!
И не бойтесь нудной соседки:
Уж её-то я приручу.
Откупите меня у смерти!
Ну, кого вы ещё откупите!
Вы вздыхаете, будто верите.
Сквозь решётку пальцем голубите,
Но уйдёте, как все другие,
И не будет тепла и чуда.
О единственные!
Дорогие!
Заберите меня отсюда!
1989 Лондон
«А ты не тоскуй, конвой...»
А ты не тоскуй, конвой,
А ты не считай шаги!
Большой Медведицы вой
В штопор — над головой,
А впереди — ни зги.
А ты не смотри вперёд:
Кажись, там одна беда,
Гляди, твой бушлатник прёт:
Он знает, сволочь, куда.
А ты передёрни — щёлк!
Прикрикни из-за спины!
Товарищ Тамбовский Волк
Подвоет тебе с луны.
Коростой взялась шинель.
За час не дойдём — молись!
И губы вмерзают в «шнель!»,
Хотя сказать «шевелись!»
А твой-то бушлатник — псих:
Сачкует вминать следы.
И тени от вас двоих
Повёрнуты — не туды!
А руки облапил снег —
Уже не спустить курок!
— Какой тебе, парень, срок?
— Не помню. Айда в побег!
1990 Лондон
«Где я? Идиотский вопрос...»
— Где я?
Идиотский вопрос.
Но, едва губами владея,
В кислород (ожог разряд купорос)
Возвращённые силой: — Где я?
Так и мне, не умея забыть черты,
За которой — ни псу, ни ворону,
Вновь проснуться: — Где?
И увидев: — Ты!
Согласиться — по эту сторону.
Ладно,
Будь потолок — чужой,
Будь неясно: Мордва ль, Италия,
Чей подъём — в озноб,
Чей рассвет — вожжой,
Чей тут гимн — ура, и так далее.
Пусть их.
Раз — на твоём плече,
Значит, дали ещё свидание:
В этот серый свет,
В этот час ничей,
В это «здравствуй» — без оправдания.
1990 Лондон
«Деревья яблока не рвали...»
Деревья яблока не рвали
И не стыдятся наготы.
И шлют наивные листы
Тем, кто внизу, в полуподвале:
— Я вижу облако.
А ты?
1990 Кингз Линн
«Наши машины огромны и неуклюжи...»
Наши машины огромны и неуклюжи,
Как футболисты двадцатых — в трусах до колен.
Наши печали в обмотках бредут по лужам.
Наши тела называются словом тлен.
В наших садах одуванчики да крапива,
Как малолетние воры, вершат набег.
Нашим глазам — расплавить зло и счастливо
Тот, адресованный свыше, великий снег.
1990 Кингз Линн
«Пёс мой, пёс, которого нет...»
Пёс мой,
Пёс, которого нет!
Больше некому — залижи мне боль.
На нещаднейшей изо всех планет
Мне не страшно, пока с тобой.
Нам на шею камень —
Да в белый свет,
Где лишь ты — защита, лохматый мой.
Надо жить — не сказано, сколько лет.
Но потом обещано, что домой.
И туда нас впустят —
С тобой вдвоём,
Шкурой спасший меня от обид и бед.
Потому что там — настоящий дом,
Ты там — будешь, пёс, которого нет!
1990 Кингз Линн
«А мы всё живём в этом бедном году...»
А мы всё живём в этом бедном году,
Где пахнет карболкой, как в детском саду,
Где краску с игрушек слизали давно,
Но где обещают назавтра кино,
Где нас не спеша обучают азам:
Водить хоровод и не верить слезам.
Но где то один, то другой ввечеру
Зачем-то замрёт, обрывая игру,
Как будто случайно — у створки дверной,
И с тихим отчаяньем:
— Нет. Не за мной.
1990 Кингз Линн
«Смейся, мальчик, у края Эреба...»
Читать дальше