кто объяснит и кто поймет
вдруг после Ветхого Завета
такой пленительный полет.
Жизнь потерять совсем не страшно
ни за любовь, ни за хвалу.
За полстиха на свет - Наташа,
где вместо рифмы, где вместо рифмы,
где вместо рифмы - поцелуй.
Пусть воскресают от разлуки
и божий дар и горний свет,
и вдохновенье после муки,
покой и воля после бед.
Полна вином прощанья чаша,
но светит через тыщу лун
нам полстиха на свет - Наташа,
и вместо рифмы, и вместо рифмы,
и вместо рифмы - поцелуй.
Разумные речи и праведный взгляд
Не выведут больше меня из терпенья.
Лощеные души меня уж не злят,
Я чувствую к ним лишь одно сожаленье.
На фразах лежит дидактический блеск,
Аквариум рыбок - их мир несоленый,
А я ведь грехов и несчастий бурлеск,
И сердце больное и мозг раскаленный.
У милой моей несчастливый удел -
Великой любви ее тягостна повесть.
Я верного друга обидеть успел.
К какому еще преступленью готовлюсь?
Меня бы должны ненавидеть и гнать.
Куда там, нальют в дорогую посуду,
И просят - сыграй нам, что хочешь сыграть!
Без песен в душе и на сердце остуда.
И я все несчастья свои замутив,
Пою - как пою их отравленной влагой,
И славно им слушать под легкий мотив
Слова, что не стоят хорошей бумаги.
Не тронув стаканы, хмельны и тихи
Внимают, не все понимая в тех песнях.
Чем круче судьба, тем честнее стихи,
Чем сердце больней, тем мотив интересней.
За пароходиком на речке,
где живут рабочие, и тренькает в июльский вечер мандолина.
За пароходиком на речке,
где песок по немощенной улице течет, пересыпается и улетает
как наша жизнь, как наши лучшие надежды.
Среди акаций и сирени в маленьком доме живет моя бабуся у одной девицы.
У той девицы - маленькая дочка и работа с 8-ми до 4-х на почте.
От долгой жизни, от забот и от болезней, моя бабуся в три погибели согнулась.
Цветущей яблоней белеет голова, а жилы на руках просвечивают,
как янтарь на солнце.
На старом примусе, что я принес ей с барахолки,
бабуся варит кофе, жалуясь, что смерть о ней забыла.
Стар примус и стара моя бабуся, и они-то уж друг друга
понимают.
Шипенье примуса - его единственная песня, сливается с бабусиными вздохами
и рокотом гитары за перегородкой, где молодой жилец поет о девушках,
о веселой, беззаботной жизни.
Андрей рисовал на листочке
Колесики, стрелочки, точки.
Над домом каляки-паляки
В колясках ребята-маляки.
Болели в больнице боляки,
Клонили калину каляки,
Манили в малину маляки
И рвали рябину ребяки.
А кисть-озорница летит на страницу
И лист расцветает жар-птицей
А цаца-царица гарцует на львице
Цветы нацепив на ресницы.
На улице ста поцелуев родится
Годится, годится, годится...
Цвели голубые костры
И дым долетал до Луны
Петрели пустые кусты
По солнцу слонялись слоны
Рисует рисует Андрюша
И небо и море и сушу
И только себя, Андрюка,
Он не умеет пока.
И все реже и все реже,
забывчивыми пальцами,
прикасаюсь к весеннему рельефу
моих воспоминаний.
Сквозь шорох листьев,
опавших днем,
я слышу все те же, все те же
угасающие аккорды
нашей праздничной песни.
Но время и мои прикосновения
постепенно стирает
Мелодией мучений и просьб.
И все реже и все реже
я трогаю губами
овал твоего лица,
что сбежало с горячих губ
и не стерло последних линий.
Аплодисменты застряли в зале
И, дрогнув, они посыпались артисту под ноги.
"Боже мой, много их как,
Мне их, пожалуй все не собрать.
Я должен нынче порадовать мать.
Для нее мой успех - лекарство,
Которого не было никогда.
Вот что значит "Любовь и коварство".
Еще ниже он кланяться стал,
Чтоб не заметил зал,
Как аплодисменты он собирал,
И прятал в широкие рукава.
Они скользили к локтю вдоль его запястья
Теплые, пушистые, как ладошки любимой.
"Вот это удача, вот это счастье
Я, наверно, великий артист."
Но вдруг он схватил, как змею
Холодный скользкий свист,
Который бросили с дальнего ряда.
"Вот так награда за то, что вот тут я
Потел, кривлялся, орал, как шут.
Весь вечер, целую вечность".
Он поднял глаза и увидел,
Что зал на него не смотрит даже,
Аплодируют человеку, появившемуся в бельэтаже.
Читать дальше