Александр Дольский - Стихотворения

Ну что ж, опять мечты, мечты...

Только повымерли нынче маги.

Эмблема века - меч и цветы,

Меч дамоклов, цветы из бумаги.

Но я не верю в бумажный цветок,

Нет я не верю и в меч дамоклов.

Верю я в мастера, что смог

Сделать в окнах цветные стекла.

Ну, кто сказал, что неграм хуже?

Смотрите, зал, - кто залу нужен,

Смотрите, зал, - глаза, как раны.

Я так играл, что все в нем пьяны.

Я так рыдал, и так смеялся,

Мой голос кровью в сердцах спекался.

И пусть я негр, и пьян от боли

Кто у кого сейчас в неволе?

Мой голос мягок, как губы милой.

Упруг мой голос, как груди милой.

Мой голос может согреть полмира,

Сердца у негров уж задымились.

Заполнил зал я своей душою

И не остался в нем даже шорох

И пусть нельзя мне, куда вам можно.

Руки мне вашей коснуться страшно.

Вы поступили неосторожно,

Проникну даже я в сердце ваше.

И там останусь, и как не странно,

Отныне с вами я постоянно,

И в ваших спальнях, и в ваших женах,

И даже в детях, пусть не рожденных.

Ну, кто сказал, что неграм хуже?

Смотрите, зал, - кто залу нужен?

Смотрите, зал, - глаза что раны,

Я так играл, что все в нем пьяны.

Море Правды, Море Ясности -

Там не тонут корабли,

Там и рифы, и опасности

Издалека всем видны.

Но путь туда через моря

Надежды и Терпения,

Через пролив Ненужных слов

И море Заблуждения.

Кто парусом ловит ветер Утех,

И в море Сытости якорь бросает

Тонет корабль всегда у тех

В мутных водах земного рая.

Море Правды, Море Ясности -

Там не тонут корабли,

Там и рифы, и опасности

Издалека всем видны.

Туда добраться нелегко

Сквозь штормы и туманы,

Но Честность будет маяком,

А Совесть - капитаном.

В дорогах дальних,в моих скитаньях,

я видел небо,людей, леса,

земля открыла мне свои тайны,

просторы, краски и голоса,

и одарила теплом и словом.

чтоб зрелый разум вместил потом,

и то, чтоб было ее покровом,

и то, что стало ее нутром.

И обошел я все земли предков,

и поклонился святым местам,

и подивился речам их метким,

зело искусным в трудах перстам.

Впечатал в сердце, как буквы в камень,

былины древних жестоких лет,

и землю мытыми я брал руками

запомнить запах и вкус и цвет,

И я увидел причуды духа

и непрерывность стихий и лиц,

и усмиренье пределов слуха,

пределов зренья, золу страниц,

надежд ветшанье и слов старенье,

и надорвавший дыханье шаг,

и подозренье, и подозренье,

и полинявший в парадах флаг.

И я услышал слова простые,

что унижая сведут с ума,

и увидел глаза пустые,

пустые жизнь и закрома,

остатки древних пристанищ духа,

в пыли опалы по воле слуг,

корней забвенье, искусств разруху,

двойную совесть, двойной испуг.

И пережил я с моей землею

века печали славы дни,

тянулся в небо, ее золою,

и за родные цеплялся пни.

Солнце слепит меня даль застилают туманы,

души бродяг, как плотва попадаются в сети дорог.

Что же не манят чужие далекие страны?

Землю свою разглядеть я сквозь слезы не смог.

Я слышу гармонии звуки,

и веки краснеют от слез.

Как будто над городом руки

израненный вскинул Христос.

И как предводитель оркестра,

Отца симфонический хор,

дарует бездушный маэстро

простым обывателям нор.

А люд, потребляя котлеты,

вином запивая тоску,

не слышит ни арфы, ни флейты,

и в чай насыпает песку.

Служители русской разрухи

преемники лживых убийц,

на музыку тоже безухи

играют с историей блиц.

А время как будто до пата

за ходом продумало ход,

готовя жестокого мата

мухлевщикам чистый исход.

И публика смотрит на доску

в подсказках теряя запал,

и свечи церковного воску

закапали красный портал.

А музыка мерным прибоем

в бесчувственный бьется народ

то скрипкой, то грустным гобоем,

то тембром космических нот.

Одни за другими солисты

выходят на сцену судьбы,

то гений поэзии чистой,

то джазовый гений трубы.

А руки великого Сына

точны в партитуре Отца,

но громкая песня кретина

возносится выше венца.

И глушит великих гармоний

тончайшей ажурности ткань,

и гром коммунальных агоний

врывается в свежую рань.

Среди шелков, парчи, флаконов, безделушек,

Картин и статуй, и гравюр,