Александр Дольский - Стихотворения

А дорога всегда от Бога,

от людей - пыль.

Но конечно санитары очень ловкие ребята,

и Володьку откачали, и мамаше дали спирт,

а Володькин бывший папа не хотел идти в солдаты,

он начальник был огромный, или просто делал вид.

Он приехал на машине, но к Володькиной мамаше

не зашел в четыре метра, где безумный коллектив,

находился в изумленьи от трагедии вчерашней,

и сказал: - Отдайте Вовку, если Вовка будет жив.

Ох ты время, время, время нашей жизни,

превращаешься ты в память и печаль,

возвращаешься в тоске и укоризне.

Ах, как жаль.

Но не хочет воскрешенный покидать четыре метра,

ядовитого папашу и любимых корешей.

Говорит через окошко тише примуса и ветра:

- Уезжайте, бывший папа, здесь темно и много вшей.

А однажды у соседа, что живет в саду тесовом

и содержит сад огромный, где ранетки и морковь,

он и Женька драли репу и забор сломали новый,

и цепная псина Нера искусала Женьку в кровь.

Ах, папаня и маманя дорогие!

Как жестоки наши юные года!

Все сначала бы - мы были бы другими.

Никогда!

Участковый дядя Вася к ним пришел, сказал, что вора

он отправит по этапу и бумажку дал на штраф.

Воевал он с батей рядом - стало ясно в разговоре,

он забрал свою бумажку, хоть и знал, что был неправ.

И с тех пор, как этот Вовка избежал тюрьмы и смерти,

он живет вполне толково. Я писал ему, и он

мне ответил, и напомнил его адрес на конверте

наше сказочное детство, старый двор, как дивный сон.

Ох вы, травы, травы, травы золотые!

Ох ты, тихая, проточная вода!

Не печалься - мы остались молодые

навсегда.

Он в начальники не вышел и детей своих не бросил

и живет с женой хорошей, только вредной и больной,

а отец пропил протез и с костылем вторую осень

отдыхает в Кисловодске, гордый сыном и страной.

- Приезжай, - мне пишет Вовка. - Встретим мы тебя по-царски,

мама сделает пельмени и окрошку с огурцом.

Выслал я тебе рыбешки и твоим мальчишкам цацки.

Понял я, что не удастся, и поплакал над письмом.

Помнишь неба светло синюю кастрюлю,

и чаинки черных ласточек на дне.

Я годами ту картину караулю.

Не везет мне.

Может где-то в больших городищах,

Мы об этом не думаем вовсе,

Там девчонку себе отыщешь,

Даже если не вышел ты ростом.

Даже если ты трус и не рыцарь,

И нежна на ладонях кожа,

Даже если не пробовал бриться,

Все же пару найти не сложно.

Но а здесь, здесь тайга, глубинка

И не едут девчонки к нам.

Есть одна, повариха Зинка,

Да и то она чья-то жена.

И скучает она по мужу,

Пересаливает супы.

А из нас ей никто не нужен,

Для нее мы чуть-чуть грубы.

Да и нам ничего не нужно

От ее красоты-простоты,

Был бы завтрак, обед и ужин.

Мы несем из тайги цветы.

Молчать, молчать - вот высшее искусство,

невысказанность переполнит нас.

И вот однажды мысль или чувство

вдруг выплеснется миру напоказ.

И в них молчаний наших многогранность,

переизбыток опыта и сил,

внезапная раздумчивая странность,

которую не ведая носил.

И то, что может быть другим явленьем

принадлежать должно по пустякам,

сливается в одно без сожаленья,

и истина мерцает по строкам.

И вновь молчать до новых вдохновений,

чтоб на мгновение возник в нас гений.

Детство мое, да оставь ты меня,

Не до седин же мне быть мальчишкой...

В детстве я книжки на хлеб менял,

Теперь на жизнь променял все книжки.

А жизнь, словно девушка, хороша!

От слепящего солнца белей молока

Надо мной пусть плывут и плывут облака

Пусть леса и озера летят в никуда.

И сверкают внизу города, города.

А в неоновом зареве разных столиц

Лишь один человек с миллионами лиц.

Он огромен, он весь устремился вперед,

Только знает ли сам он куда он идет?

Я только писал бы туда, где мой дом

И на перронах любого пути,

Не оставлял бы в слезах мадонн

С младенцами теплыми на груди.

Я только касался бы талых губ,

Чем были бы женщины поражены,

Но я и без этого не однолюб.

Жизнь и свобода - две лучших жены!

От слепящего солнца белей молока

Надо мной пусть плывут и плывут облака

Пусть леса и озера летят в никуда.

И сверкают внизу города, города.

А в неоновом зареве разных столиц

Лишь один человек с миллионами лиц.

Он огромен, он весь устремился вперед,

Только знает ли сам он куда он идет?