Александр Дольский - Стихотворения

Как несерьезно устроен мир -

жизнь не ценя ни в грош,

весь свет превращает в кровавый тир

жестокая молодежь.

все устарело - и честь, и стыд,

в моде платеж и нож.

Сердца пусты и мозги пусты...

Жестокая молодежь.

Трудно добреньким простачкам

поверить, что это не ложь,

но служит сытым и злым старикам

жестокая молодежь.

сдав под прцент золотой мешок,

платя дуракам медяки,

командуют этим стадом, дружок,

безумные старики.

1983

Я летал по ночам над Европой,

по Сибири зимою катил,

и картошку с июльским укропом

я вдыхал с модернистских картин,

и с друзьями встречался, как с ветром,

что душой наполняет мне грудь,

и делился и нотой, и метром,

и печалью, и болью чуть-чуть.

Облегчали мне грусть и невзгоды

подмосковные охра и медь,

и державные невские воды,

и уральская речка Исеть.

И твердил я природы уроки,

и людей изучал по вещам,

и цыганскому богу дороги

я все жертвы свои посвящал.

И две женщины мне до могилы

выше маковок белых церквей -

мне одна этот мир подарила,

а другая - троих сыновей.

И с годами грустней и дороже

по обочинам Родины ель,

на дорогах ее бездорожье

и не яркий, нетеплый апрель.

1984

Три сына мои, три сердца, три боли...

В них все - не отнять, не прибавить.

Я царь их и раб. Нет прекрасней неволи...

Петр, Александр и Павел.

И каждый из них - мой давнишний портрет.

Но вспомните старые фото -

меняются ракурс, одежда и свет,

и в нас изменяется что-то.

Они нарушают мой тихий настрой,

не любят порядка и правил.

им кажется жизнь бесконечной игрой...

Петр, Александр и Павел.

Пытаюсь зажечь в них хотя бы свечу.

не худшая все-таки участь...

Мне кажется - я их чему-то учу,

а это они меня учат.

В них память веков, и любви моей суть,

и свет уж другого столетья.

И каждый найдет свой особенный путь...

Ох, весело буду стареть я!

Три сына мои - три чистейших души...

Я жизнь от забот не избавил.

так просто проблему бессмертья решив -

Петр, Александр и Павел.

1984

Три сына мои, три сердца, три боли -

В них все - не отнять не прибавить.

Я царь их и раб - нет прекрасней неволи,

Петр, Александр и Павел.

Я знаю - не все, что в них есть, от меня,

Но я то в них весь - непреложно.

Они меня учат в себе отменять

Все то, что порочно и ложно.

Как в трех зеркалах отражаюсь я в них.

Завеса с меня вдруг упала -

Характер мой весь, как честнейший триптих -

Петр, Александр и Павел.

Я в руки опять свои кисти возьму

И лак соскребу хоть зубами.

Все перепишу по душе и уму,

Работая сутки годами.

И станут все лица добры и умны,

А позы легки, натуральны,

Слова справедливы, желанья скромны,

Сюжеты просты и реальны.

Три сына мои - три честнейших души...

Я жизнь от забот не избавил,

Так просто проблему бессмертья решив...

Петр, Александр и Павел.

Как мало нам дает любовь!..

Её добыча - обладанье,

её безумства - оправданье

житейской глупости любой.

Её богатство - лишь частица

сокровищ наших и вериг.

И только горе может длиться,

а наслажденью время - миг.

Все преступленья и старанья

преобразуются в одно -

воспоминанье обладанья...

А что бесспорно нам дано -

неуловимость красоты...

Но наслаждение двойное -

иметь достаточно покоя,

избегнув этой суеты.

1984

На красоте и печать, и проклятие Божьего дара...

Вы безнадежно прекрасны, потому и одиноки.

Долго кручина на сердце лежит, а у радости малые сроки,

нынче я с Вами, а завтра где буду? ах, пани Барбара.

Не забываю, и даже помочь мне не может гитара,

сказочный город на северном русском просторе.

Как и аккорды вот эти, там люди мои дорогие в миноре.

Не по себе им, когда я вдали, ах, поверьте мне, лани Барбара.

Многое, многое могут простить нам любимые наши,

больше, чем Бог нам простит и позволит нам совесть.

Этой науки еще не прошли Вы, что, впрочем, не страшно,

лишь бы на этом не строить сюжет, не заканчивать повесть.

В Люблине розы, смотрите, смелее растут, чем у нас в Ленинграде...

Ваши глаза и слова - искушенье, но все-таки прежде,

пани Барбара, скажу я, - не надо мне большей награды,

чем ожиданье и верность изменчивой пани Надежды.