Александр Дольский - Стихотворения

Предчувствуя горечь гонений

на грани гражданской войны

от имени всех поколений

скажу я владельцам страны:

Затем, чтоб избегнуть событий,

что горе земле принесут,

прошу Вас - совсем уходите,

проигран с Историей Суд.

Наша нищая обитель

Вас до тучности вскормила...

Уходите, уходите

от ветрила, от кормила.

Вы жили всегда по закону,

что против ума и любви,

вождя поместив на икону,

штандарты измазав в крови.

Союзница вашему трону -

Великая белая Вошь,

и держит над вами корону

Всеобщая Красная Ложь.

Господа коммуноверцы,

вы не любите России,

вы ее убили в Сердце,

овладев в грязи насильно.

Вглядитесь в российские лица -

остатки от казней и войн...

Кто видит - молчит и боится.

Пусть кто-то, но только не он.

И нету от вас покаянья

ни в Москве, ни в убогой глуши

заглавное ваше деянье -

Чернобыль Российской Души.

Ваше долгое правленье

рушит души, рушит стены...

Только мерзость запустенья

входит в дом наш постепенно.

Чудовища Босха наивны...

Здесь вывернут мозг и нутро

во имя Истории Дивной,

сто раз измененной хитро.

И царь, не владеющий русским,

коряво и искренне врет,

и до смерти пьет без закуски

виновный в молчанье народ.

Не свидетель, но Святитель

станет времени знаменьем...

Уходите, уходите

по разбросанным каменьям.

1982-1988

Намедни старинный московский дурак,

который служил инженером,

судьбу мне свою рассказал просто таи --

хотел быть наглядным примером:

— Однажды пришло на работу письмо,

клеймящее лучшего друга,

и я поддержал па собранье клеймо,

как весь коллектив с перепуга.

Потом уличили и шпионстве жену —

хозяйку и верного друга.

И я подтвердил на допросе вину,

как весь коллектив с перепуга.

Я, может быть, и не остался один,

но снова нашелся подлюга.

И поднял я руку (вредитель мой сын!),

как весь коллектив с перепуга.

Потом на врагов был великий аврал,

и я выступал с убежденьем.

И понял, что руку всегда поднимал

весь мой коллектив с наслажденьем,

и самое высшее счастье в стране,

как в мире свободном и новом, —

когда человека поставят к стене

и ты голосуешь: «Виновен!»

Совсем устарели Талмуд и Коран,

и Библия сгнила па полке. . .

Поскольку мы в стаде, то каждый баран

себя может чувствовать волком.

И если сегодня бы Сталин воскрес,

то все повторилось бы снова,

и руки бы всех коллективов, как лес,

опять поднимались без слова.

Ты видишь - я с поднятой так и живу.

Он плакал и всхлипывал, бедный.

С груди его тихо скатились в траву

медали за труд и победу.

1983

Нас травили как мышей,

как клопов и тараканов.

Мы тупели, с малышей,

превращались в истуканов.

К нам влезали в явь и в сон,

и в карманы, и в стаканы,

заставляли в унисон

распевать, как обезьяны.

Нас кормили, как зверей,

стадо в очередь поставив,

и камнями алтарей

побивали, и постами

многолетними уста

иссушали, замыкали.

И боялись мы куста,

и моргали, и икали.

И икотный этот ген

передали нашим чадам,

Он боится перемен,

соответствуя наградам.

Узнавали мы в лицо -

«Вот начальник, вот начальник!..»

Предавали мы отцов

и мычаньем, и молчаньем.

И не взыщут с нас отцы -

что удобно, то затенькал.

Даже лучшие певцы

распевают ложь за деньги!

Эта дикая игра

все ломает, все итожит.

И пора «ура! ура!»

заменить на «Боже, Боже!..»

Господин великий Нов-

город мой, любимый Питер,

Ирод с вами был не нов,

и Пилат, что вымыл, вытер.

Я пророчествую вам -

Ваше имя возродится!

Возлетает к небесам

недострелянная птица.

1983

Контуры чисты, блики негусты,

крыши и мосты, арки...

Сонны берега, призрачна река,

замерли пока парки.

Тихо проплыло тяжкое крыло,

светлое чело или

в выси ветровой мальчик над Невой,

ангел вестовой на шпиле.

Мимо Спаса, мимо Думы

я бреду путем знакомым,

мимо всадников угрюмых,

к бастиону Трубецкому.

Вдохновенья старых зодчих,

Петербурга привиденья,

дразнят память белой ночью

и влекут в свои владенья.

Грани берегов, ритмы облаков

в легкости штрихов застыли,

и воды слюда раздвоит всегда

лодки и суда на штиле.

Все без перемен - кадмий старых стен