Александр Цыганков - Тростниковая флейта - Первая книга стихов

Высокое прозрение дождя,

Медлительность в сознательном пейзаже

И смешанный с водою чернозём, —

Где путник, по дороге проходя,

Теряется, как без вести пропавший,

И целый мир течёт за окоём.

За окоёмом тоже целый мир —

Такой же мир, такие же деревья,

И дождь, и человек, бредущий вслед

Прозрачным небесам. Ориентир

На местности ему – его деревня,

Где зрение, рассеянное пред

Суровой бессознательностью дней,

Растеряно в медлительном пейзаже,

Потеряно – и больше ничего.

И к небу отрываясь от корней,

Уходит дождь, как без вести пропавший.

И некому назад вернуть его.

Ф. Феллини

Теперь он видит всё, когда за кадром

Оставил целый мир, открыл окно

В другой, где, словно в зеркале парадном,

Показывает Бог своё кино…

Он смотрит на себя, как будто в зале

Идёт премьера Страшного суда.

Мгновеньем вечность вспыхнет в интервале, Н

о ничего не вырвется сюда.

Не долетят ни звук, ни вспышка света,

И время не проявит негатив,

И будет незаряженной кассета

Раскручиваться, память окрылив.

И над своим расстроенным оркестром

Останется не властен дирижёр,

Когда над опустевшим лобным местом

Скрипач возьмёт на грифе фа-мажор…

Жизнь – только репетиция, попытка

Сыграть свою, единственную роль.

Мы все уйдём со сцены от избытка

Оваций, преломляющихся в боль.

И кто был тень во тьме, кто небожитель —

Верховная триада разберёт.

Свет гаснет… И уходит осветитель,

Его пути не знает звездочёт.

Но он был выбран и целенаправлен

Пройти из негатива в позитив.

Был воздух красным порохом отравлен,

И камера садилась на штатив…

И Рим врастал крестами в бархат ночи,

Скрипел ремнями в сутолоке дней,

Пока в нечётном ритме многоточий

Чеканил век медали и людей.

Играй, скрипач! Пили по старым струнам.

Он здесь, внутри, вокруг, со всех сторон,

Сидит и смотрит в зеркале старинном

Свой неэкранизированный сон.

Теперь уже не Муза, только Парка

Ему постелет меру полотна

И рядом сбросит платье, словно прялка,

Освободится от веретена.

Раскроет время замыслы и книги,

Но плотным снегом ляжет на следы.

Над арками победные квадриги

Осунутся от ветра и воды.

Страницы перепутает биограф,

Заглядывая в тёмное окно.

Свет гаснет… Но горит кинематограф,

Кружится мир, и крутится кино.

часы

остановились и как солнце

МГНОВЕНЬЕ ОЗАРЯЕТ МИРОЗДАНЬЕ

Сальери что-то напевает

И скрипку Моцарта сверлит…

Сальери Моцарта не травит,

А только гадости творит.

Ну что за век?! Злодей мельчает,

Великий Моцарт водку пьёт…

Его Сальери не отравит,

Но мелкой подлостью убьёт.

Привет, мой шут! Я клоунов люблю,

Ведь правды не боится только шут.

В будильниках кузнечики куют

Секиру или славу королю.

О Дания бескрайняя моя!

О сонмище враждующих царей!

Где Гамлет в лабиринтах галерей

Дворцовых не разыщет короля.

В будильниках кузнечики стучат,

Простукивая всё, что протекло.

На Родине моей ещё светло,

Ещё волчица пестует волчат…

Ах, как им будет сладко на бегу

От промахов проворных егерей!

Ведь на картине Дании моей

Охотников – как ёлок на снегу.

В будильниках кузнечики гремят.

Скулят щенки, и близится стрельба.

Волками стать им выпала судьба,

Как иногда о людях говорят.

Пускай один над нами небосвод,

Но есть на нём особый волчий бог…

Но я молчу. И между этих строк

Слов нету, и не нужен перевод.

Из общих мест не вычеркнуть свой стих.

Не хочешь, но впадёшь в речитатив.

Безумием минуты окрылив,

Ты Гамлетом себя увидишь в них.

И застучат кузнечики в часах:

Ещё не время прошлое забыть!

И вертятся, как «Быть или не быть?»,

Всё те же отраженья в зеркалах.