К чему прислушается тьма?
Но растворился силуэт,
И догорела сигарета,
И крутится магнитофон:
«Не дай мне Бог сойти с ума…»
3.1991
Рождается картина… И душа
Растёт навстречу чуду воскресенья.
Спасенье человека – есть спасенье
Создателя, а не карандаша.
Пусть человек – всего лишь карандаш
Над сферой рукотворного Эдема,
Но звери неба, как из книги Брэма,
Ужасны, и бессилен карандаш.
Но зеркало алмаза и графит
Для выбора простых причин и следствий
Даны не вдруг… И пламя, что горит,
Хранит печать забытых соответствий.
И верная наитию душа
Питается энергией распада,
Когда по отраженью листопада
Скользит проворный луч карандаша.
8.1993
Простой сюжет из жизни дикарей
Внезапно проявляется из леса,
И вёсла вырастают из ветвей
Воинственной щетиной Ахиллеса.
Пока ещё романтик-аргонавт
Скрывается в орнаменте-меандре,
Ахилл, как будто древний астронавт,
Является в реликтовом скафандре.
Ему попробуй выдохни: «Дикарь!»
Напорешься на копья, стрелы, пики…
Хронолог, многословный, как словарь,
Тебя отправит в лоно Эвридики.
Но в горле неродившихся морей
Рождается легенда или вера,
И символ бездорожья, Одиссей,
Скитается над волнами Гомера.
А дикари, как должно дикарям,
Детёнышам вживляют бычьи вены,
И тянут Ойкумену по морям,
И море волокут из Ойкумены.
И Ахиллес, как древний астронавт,
Шокирован от дикого сюжета,
Он с дикарями пьёт на брудершафт
И падает у статуи поэта…
Тяжёлый, словно поступь дикаря,
Идёт по Ойкумене Александр.
И голова философа-царя
Похожа на реликтовый скафандр:
Кудрявый целомудренный анфас,
И профиль со следами листопада…
Но это не Гомер и не Скопас.
История, увы, не «Илиада».
И всё вокруг во власти дикарей:
Быки и жерди, сети ирригаций…
Как рыбы, выползают из морей
Строители земных цивилизаций.
Шумит прибой… И первая строка,
Как пена, вытекает из кратера.
И время, что разъято на века,
Расходится кругами от Гомера.
1.1992
Минула казнь. И воля к жизни
Срывает платье с тротуара,
Пускает плаху по реке…
Вот так и жить бы, налегке!
Забыть все козни или казни,
И зной случайного кошмара,
Как рукопись, на камельке
Поджечь, и выдохнуть свободу,
Как выдвигает май в природу
Свободу трав и стройных ног.
И всем понятно – это Бог
Выводит в мир свою породу.
И мягкий свет течёт повсюду,
И по реке плывёт ковчег,
Уже не плаха. В год Колумба
Любая щепка – каравелла,
Любая лужа – океан.
И ныне каждый – капитан.
И без помарок и апломба
Легко течёт моя новелла
До самых дальних в мире стран.
Я опускаю стёкла быта
И звон презренного металла.
Известно – это ерунда.
И трудный случай – не беда,
Когда Америка открыта,
И направление накала
Обугливает провода.
Но выбирая беспрерывность
И страсти вечного процесса,
И небеса родной страны,
Я измеряю ток волны,
Что выбросила неизбежность
Над перекатами прогресса,
Как золото из глубины.
И жизнь права. Весна. Цветенье.
И город, вновь преображённый,
Иглою вертит гороскоп.
И наблюдает в телескоп
Цветов и девственниц взросленье
Верховный жрец и, побеждённый,
Зарёй вечерней красит лоб.
И я шагаю восвояси
И вспоминаю о деревне:
Красавицу и свет в окне,
Свою картину на стене,
Которой замысел неясен,
Но очевидно – мир прекрасен!
И тайна скрыта в глубине.
5.1992
1. «Вот первая строка – сакральный знак…»
Вот первая строка – сакральный знак.
Снят занавес. Не названо лишь имя.
В одно мгновенье слито наше время.
Двенадцать чисел. Собран Зодиак.
А дальше, разделённый пополам,
По-девичьи и нежен и пластичен,
Лукавый шар разглаживает плечи
И с трепетом крадётся по рукам.
Как створки, открываются уста,
Но имени никто не называет.
Растёт овал. И полночь убывает,
Как девственность у белого листа,
Где явлено сеченье золотое,
Как яблоко, делимое надвое.
1.1992
2. «Пусть мерой света будет нагота…»
Пусть мерой света будет нагота,
И белизна останется за словом.
Пусть пламя не погаснет за покровом,
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу