Александр Цыганков - Ветер над берегом - Вторая книга стихов

Корабль на стене здесь был всегда.

И за стеной возможно только море.

Костёр на берегу. Там греют руки

Все, кто ушёл в возможность снова быть.

Над берегом обуглены распятья!

Не спрашивай, поэт: «Куда ж нам плыть?» —

Где невозможно на берег ступить.

Человек, идущий через дождь.

Тень в окне. Механика пространства.

Если это вправду человек,

А не слепок сущности дождливой.

След в нигде? Движенье в никуда?

За окном, как в полости сосуда,

Два отрезка, слитые в одном,

Словно в измерении другом.

Дождь. Философия стоика.

Хорошо созерцать под навесом.

То софистика, то героика —

Всё же эпос, клянусь Зевесом!

Антология воли и случая.

Что ни строчка, то кружка чаю.

Тут и Муза – звезда падучая —

Увлекает меня по краю

Той же пропасти. Вот риторика

Да скитаний моих буколики.

И ни крестика, и ни нолика —

Только лампа горит на столике.

лирой Геракл убил

учителя музыки Лина

Человек, а не Бог, у великих начал

И стремлений властителя века.

И, как яблоко, мир на ладони лежал —

Искушением для человека.

Подавали на завтрак ночную сову,

Но не в ясных Афинах, а в Пелле.

И не смог человек разглядеть наяву

Олимпийца в отроческом теле.

Словно в прошлых событиях не было сил,

Чтобы вычесть из логики эпос,

И философ, как Бог, человека лепил, —

Как изгнанник на острове Лесбос.

И внимательный месяц вдоль мраморных стен

Всё ходил словно лучник Вселенной.

Человек на земле ожидал перемен

И молчал под звездой переменной.

Философия перспективы —

С убегающей планкой роста…

Даже звёзды и те игривы,

Что осмыслить совсем не просто.

Как и сказано: дни лукавы…

И вершины небес коварны.

И во множестве – мы не правы

И к тому же высокопарны.

Впрочем, можно сыграть налево

Иль направо – но всюду планки!

В сердце Муза, а в мыслях дева,

И не сок олимпийский в банке.

И не вечер Бодлера сладок,

А комар и жесток, и резок —

В перспективе своих загадок

Держит в страхе часов отрезок.

И бедность – гнёт, и роскошь мне претит,

И алтари расписаны не Чимой

Де Кастельяно… Родина горит!

И нет в ней Купины Неопалимой.

Всё явленное свыше для царя —

Для подданных просеяно сквозь сито.

И я давно, по правде говоря,

Не верю в то, что истина сокрыта.

Она – как сон Иакова. Он спит,

И видится ему одно и то же:

Опоры нет, а Лестница стоит,

И так светло – идёт мороз по коже!

Нет никого! Но чья-то речь слышна…

И птиц там нет, но кто-то бьёт крылами.

И моря нет, но вдаль бежит волна.

И темнота накрыта облаками.

…все сорок дней в пустыне был рассвет,

и миражи вставали из барханов —

виднелись вереницы караванов

и таяли во мгле прошедших лет…

…и что вокруг Него произошло

за это время – было неизвестно,

и вместе с Ним то гибельное место

навеки неизвестностью сожгло…

…и сорок дней в песках мирской молвы

росла земля, как башня над Евфратом,

и миражи горели над закатом,

и вдаль брели верблюды и волхвы…

Свет в окне на склоне дня

И огни на скатах тьмы,

Словно кто-то на меня

Смотрит в зеркале зимы.

Кто-то входит в кабинет.

Или это снится мне?

И разлит повсюду свет —

На земле и в вышине.

Ясный месяц будет рад

Брату в золоте окна.

Огонёк моих пенат

Не погаснет до утра.

Возле печки кот уснёт,

Запоёт в углу сверчок.

Время длится. Жизнь идёт.

И не тьма, а свет глубок.

На крючок закрыта дверь.

Чей-то шорох за стеной.

Кто у дома – то ли зверь,

То ли пьяница ночной?

Разговора лыжный след

Пробежал по скатам тьмы.

Вставлено в резной багет

Небо в зеркале зимы.

Время надвое деля,

Сложен крест – как дважды два.