Лея Гольдберг: Избранные переводы стихов Леи Гольдберг

Перу Гольдберг принадлежат многие переводы европейской классики на иврит. В их числе «Война и мир» Л. Толстого (1958), рассказы Чехова (1945), «Детство» Горького (1943), несколько пьес и сонетов Шекспира (1957), избранные сонеты Петрарки (1957), «Пер Гюнт» Ибсена (1958), старофранцузская повесть «Окассен и Николет» (1966). Вместе со Шлёнским Гольдберг редактировала антологию переводов русской поэзии на иврит (1942). В последние годы жизни Гольдберг увлеклась изобразительным искусством и выполняла иллюстрации к некоторым своим книгам. Неопубликованные стихотворения поэтессы вошли в посмертный сборник «Шеерит ха-хаим» («Уцелевшее от жизни», 1971). Несколько стихотворений Гольдберг в переводе на русский язык опубликованы в сборнике «Поэты Израиля» (М., 1963) и в журнале «Менора» (Иерусалим, 1975).

* * *

Как мчались поезда! Воспоминанья

О родине над рельсами горят.

Бурлящая вода, мечей бряцанье.

Впивался в ночи мучеников взгляд,

Куда-то увозимых. Жизнь молчала.

Тень от ветвей, осколки света, ад —

Во тьме окна. Молитва зазвучала,

И чей-то шёпот вдруг рассказом стал

О сыне и о доме у причала.

Как безвозвратно мчались поезда.

Перевод А. Пэнна

[1] Французская аристократка Тереза дю Мён жила в конце XVI века в Провансе; когда ей было за сорок, она влюбилась в молодого итальянца, воспитателя своих детей и посвятила ему около сорока сонетов. Когда он оставил её, она сожгла свои стихи и ушла в монастырь.

/ Перевод Р. Баумволь/

Болезнь моя проклятая! У света

Любовью называется она.

Как я к себе презрением полна!

О, если бы ты знал, как тяжко это!

Волос моих коснулась седина —

С годами делаться мудрей должна.

Но вот мой взгляд остался без ответа,

И я унижена, посрамлена.

Зачем в свой ясный, предосенний день

Должна страдать я, от любви робея,

Должна робеть я, горестно любя?

А ночью, как бы пряча душу в тень,

Не ведая стыда, тянусь к тебе я

И лишь тебя зову, хочу тебя!

Перевод Р. Баумволь

/ Перевод Р. Баумволь/

Из твоего и моего окна

Виднеется один и тот же сад.

Я ко всему, что твой ласкает взгляд,

Душою всею приворожена.

И песня соловьиная слышна

Одна и та же нам всю ночь подряд.

Внимая ей, мы дышим как бы в лад,

И нас роднит взволнованность одна.

А каждым утром старая сосна —

На ней твой взор росою голубою —

Меня встречает трепетным приветом.

На всё смотрели вместе мы с тобою,

Но ты понятья не имел об этом.

Об этом думала лишь я одна.

Перевод Р. Баумволь

I

На сто молчаний слез мне недостало.

Вершины гор. Безмолвие вокруг...

Среди колючек мы брели устало

Под ветром, устремившимся на юг.

Лишь на распутье — старая маслина,

С корней до серебрящейся вершины

Печально-одинокая, как ты.

Трепещут на ветру ее седины...

Среди шипов спускался путь наш длинный —

До полной темноты.

II

Средь желтых гор осенней Галилеи,

Сухой элул еще не перейдя,

Когда из трещин выползают змеи

И, извиваясь немо, ждут дождя, —

Как жажду доброты твоей в печали,

Как дорожу сочувствием твоим!

Смотри: деревья от плодов устали,

И мы, усталые, подобны им.

Перевод Я. Хромченко

Сказал неспособный задать вопрос:

И на сей раз, отец, пощади,

Мою душу, где ад кромешный пророс,

От гнева и зла огради.

Ибо нет для ада ни слов, ни слез,

Ибо нет для смерти имен.

А я, неспособный задать вопрос,

Семикратно речи лишен.

Ибо мне суждены были петли путей,

Не отрада, не мир — но мгла.

Было велено мне видеть муки детей,

Перешагивать их тела.

Ибо всадников плети глаза мне секли