Микола Бажан - Стихотворения и поэмы

В себе самом, как в келье затхлой, замыкаться,
Встреч избегать, и веских слов бояться,
И дряхлость мыслей волочить уныло,
Как тень за тенью, следом за собой?
Ужель вот так ты будешь за судьбой
Брести, тащиться дальше через силу?
Ужель приснилось? Померещилось? Почудилось?
Теперь истаяло, зачахло, улетучилось?
Ужель бесследно канет в забытье
И знать не будешь, где чужое, где твое?
Иль только грезится? Во сне воображается,
Где побывал, где был и видел то, чем жил?
И, как немой слепец, забвенье приближается
Тайком на склоне дней и на исходе сил.
Гони его, кляни, голодного, усердного,
Пусть память занесет над ним свои бичи,
Чтоб прожитого здесь, неверного и верного,
Тебе не позабыть, — вставай, взывай, кричи!

…К своим душевным шепотам заветным
Приникни чутким слухом и поймешь —
Из памяти, чья глубь грузнее грозных нош,
Ничто, ничто не возвращается в ответ нам,
Лишь эха позднего изменчивая дрожь.
Дрожащий отзвук голосов, умолкших ранее,
Тень отлетевших ранее теней,
Дрожащий отблеск прежнего сияния,
Летучий пепел вымерших огней.
Глухой пустырь окаменелой старости.
Беги, душа, чтоб ты опять могла
Увидеть, как воскреснет свежесть радости
На пастбище, истоптанном дотла.
Так мало нужно для ростков счастливости —
Роса и солнце в голубом ковше.
Напейся всласть, воспрянь, чтоб радость вынести
В последний путь, назначенный душе.
Глубь сердца слушай, словно глубь колодца,—
Еще звенит ли там живой ручей?
А грянет тишь — замри, пускай начнется
Мгновенье вечной тишины твоей.

Памяти Всеволода Иванова

Сияет снова куст — цветет шиповник белый,
Когда-то привезенный мне из Подмосковья.
Его лучистостью украинской согрело.
Я радуюсь красе, не налюбуюсь вновь я
Подарком друга, — он так гордо смотрит: «Здесь я»
Как драгоценности, несет бутонов кисти.
В нем запах теплых роз, и дышат летом листья,
И светятся соцветья, как созвездья,
И трепет пчел звучит, как благовестный хор.
Шиповник весь гудит торжественным хоралом.
Он — словно белый храм. Перед его порталом
Стою задумавшись. И вспомнил я собор,
Что с другом видел я над Нерлею-рекою,—
К нему мы подошли. И смолкли мы вдвоем.
Воспоминания нахлынули волною,
И прошлое меня овеяло крылом.

Нет, мне не позабыть тот храм неповторимый,
Те дни блаженные, луга в узорах те,
И чистый небосклон, и свет, кругом струимый.
Сиянье высилось в прекрасной простоте.
Цветку шиповника виссон подобен белый
Пречистых светлых стен. Священный этот храм
Встал, как порыв души, безудержный и смелый,
Поднявшись к высоте, к бездонным небесам.
Мой друг, как хорошо он эти знал порывы,
Боль горьких неудач и триумфальный взлет.
Всё знал, и бушевал, и поседел, но живы
Года тревожные трудов, забот, невзгод.

То северный был храм. Прохладен и неярок,
Вздымался он в простом и точном ритме линий.
С каким достоинством и благородством арок
Он высился на ткани неба синей!
И серебрился блеск, такой же, как на храме,
На жемчуге реки, на волнах этих вод.
Торжественен и строг над Нерлею встает
Преславный храм. Над лугом перед нами
Он гордо высится, красой нас покоряя,—
Тот храм, воздвигнутый на похвалу векам.

Благоговейно мы вступили в древний храм —
В храм, переполненный молчанием — до края.
Мой друг вошел и стал. Его пытливый взор
Прикован к фризам, где видны изображенья
Суровых воинов, готовых для сраженья,
И дев таинственных. Потряс его собор.
В тимпанах стиснуты, сплетались молчаливо
Крутые контуры одетых камнем мифов,
Орлов крылатых спор и схватки грозных грифов.
Узлы тяжелые растений, их извивы.
И в мощи образов, в торжественности строгой
Славянский светлый свет тогда открылся нам,
И стала радостным спокойствием тревога.
Шиповник белый цвел. Сиял нам белый храм.

Глазами в глаза он глядит постоянно
Мне в самую душу, прищурясь немного,
Глазами, которыми полно и строго
Эпохи до самых глубин осиянны.

Глазами, которыми он без ошибки
Сквозь время, пространство и фата-морганы
Провидит мгновенья решающей сшибки,
Мгновения судорог, взрыва вулкана.

Но даже когда горизонт опояской
Огня охватило зловеще и жутко,
Сияли они теплотою и лаской
От смеха ребячьего, песни и шутки.