И всё стихает вмиг, и вздох, и разговор.
Застыли скрипки, трубы и фаготы.
И небывало бледный дирижер
Идет, шатаясь, словно через годы.
Такой таится в музыке заряд,
Таким порывом в души нам дохнуло,
Как будто буря двери распахнула
В рассвет, минувший года три назад.
Колоннами подперли высь аккорды,
И по ступеням светлых пропилей
Взошел народ прекрасный,
Сильный,
Гордый,
Достойный славы и хвалы людей.
Зарозовела рань. Зазолотился полдень.
Голубизна легла на серебро озер.
Зазеленился вечер и наполнил
Игрою тонких туч и радостью простор.
Роскошный блеск вечернего светила.
Смиренный воздух. Мирный окоем.
И тень зари мечтательно уплыла
На волнах флейт заоблачным путем.
Плавно, медленно, плавно.
И только ласкалась задумчивая глубина,
И только лелеяла мир голубиная тишь,
Но где-то за горизонтом вдруг дробь барабана
слышна.
Бездумное буханье слушаешь ты и дрожишь.
Дробь! Еще раз дробь.
Еще раз вопль.
Еще раз зык.
Он жаждет простора. Звук страшно расширен.
Взвивается эхо: «Vorwärts!» Рать горлопанит:
«Sieg!
Erste Kolonne… Zweite Kolonne…
Dritte Kolonne marschieren…» [79] «Вперед!.. Победа! Первая колонна… Вторая колонна… Третья колонна марширует…» (нем.). — Ред.
Поступь чудовищ. Грохот убийц. Топот сапог.
Всё шире. Всё глубже. Всё ближе.
Бьет в землю. Бьет в степь. Бьет в порог.
Валит. Ревет.
Пастью пылающей лижет.
Плющат удары. Плещут пожары.
Стук. Гром. Крик.
Машин бронированных ромбы.
Сквозь небо проверчены бомбы.
Sieg? Sieg? Sieg?
Я, загнанный, стоял над желтопенным Доном.
Шум переправы. Сутолока. Разброд.
То желчь, то кровь мой заполняли рот.
Давился я то злобою, то стоном.
На рубеже судьбы я исстрадался так
И ненависть во мне росла такая,
Что лучше лечь с гранатою под танк,
Сухую землю эту обнимая…
Последний раз на небеса взглянуть.
А после — хруст, лохмотья мяса, муть…
Я не упал. Я брел. И я стоял на Волге,
Когда железный шторм ударил в Сталинград.
Казалось, упаду, прошьют меня осколки
И не услышу я, как громыхнет снаряд.
Я смерти не искал и не бежал от смерти.
Соседкою была она так много дней.
Вжимался я в песок — забыл, в каком кювете.
Распластывался я — не сосчитать траншей.
Долины Волги в шрамах, как ладонь.
Здесь суд и жизни грань. И нет пути назад.
Так стой же, Сталинград! Так бей же,
Сталинград!
Батарея, огонь! Батарея, огонь!
Удар за ударом. Сильней и сильней.
Погибнут еще миллионы людей.
Победа не близко. Стенанье и плач.
На штурм и на смерть призывает трубач.
Но словно светает — пожар над землей
Встает предрассветной зарей!..
И много страдальческих наших дорог
Сольются под аркой в победной дороге.
Ее неизбежность предчувствовать смог
Художник, от боли задумчиво строгий.
Дома Ленинграда. Раздерганы крыши.
Ночные дежурства — не спи, не зевай.
Летят зажигалки в чердачные ниши.
Клещами хватай и песком засыпай.
Пронзительный грохот и визг. Беготня.
Слепящие линзы разрезали даль.
А после — раздумья октябрьского дня —
В пустой аудитории. Ноты. Рояль.
И он — он, прищуриваясь близоруко,
Нервно подергивая очки.
Провидец — связует гармонией звуки,
Сплетает грядущей Победы венки.
Он слышит громовое эхо расплаты.
Великого слова он слышит взлет.
Не медлить. Изречь. И аккордов раскаты
Гремят! И великое слово живет.
Оно — в народе. Оно — в походе.
Оно — в неизбывной красе и свободе.
Оно — тут над нами. Над горестным людом,
Торжественно смолкнувшим и изможденным,
Явилось прекрасным, неслыханным чудом,
Рассветом над городом возрожденным.
Пусть стены чернеют зловещим нагаром,
Пусть крови затеки с лица мы не стерли.
Но верим, но знаем — не всуе, не даром
Кровавились, бились, боролись и мерли.
Измученный Киев в немыслимом ритме
Следы половодий кровавых стирает.
Вы нам рассказали, товарищ Дмитрий,
О том, что любой про себя повторяет.
Сквозь горе и прах прорастет животворность.
Седьмая симфония — боль и мажорность.
Высокая боль музыканта отважного,
Худого, усталого громовержца,
Объединила волнением каждого —
К горячему сердцу припаяно сердце.
О, музыки благословенной соборность!
1977 Перевод И. Шкляревского
СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧАВШИЕСЯ ПРИЖИЗНЕННЫЕ ИЗДАНИЯ
О тебе не подумать могу ли,
Проходя мимо старых домов.
Глядя в небо, в котором уснули
Стаи майских ночных облаков.
Замечаю, как пахнут Карпаты,
Где трава шелестит на лугах,
Где душистою горечью мяты
Горный ветер в долинах пропах.
Ах, какою любовь благодатной
И волшебною кажется вновь.
И весна может быть невозвратной.
Как последняя в жизни любовь.
Потому-то и ты всех дороже,
Как недужного сердца тепло.
Знал разлуку и знал бездорожье,
Лишь волненье любви не прошло.
Я живу, молодею любовью,
К небу взор поднимаю с земли.
Слышишь клич? На родные гнездовья
Острым клином летят журавли.
Читать дальше