Евгений Евтушенко - Счастья и расплаты (сборник)

Тот, кто счел, – все средства хороши,
чтоб не слишком совести пугаться,
платит за хвастливое богатство
выпендрежной нищетой души.

Книжки мои от меня разбежались,
Может, за что-то разобижались.
Книжки мои – беззащитные сироты,
Так потеряешь и дочку и сына ты,
если у сердца ты их не удержишь,
не защитишь от обид, не утешишь,
но и не выживут книжки, как дети,
в этом, не для беззащитных,
столетьи, —
не защитив себя сами на свете.

Не до поэзии поэтам,
что друг на друга ополчились,
не в лад младым своим портретам
ожесточились, оволчились.

Мы прыгаем по скользким граням,
то ли свободны, то ли в найме.
Не мы в политику играем —
политика играет нами.

Что вырывается наружу?
Лишь зависть, что постыдно гложет.
Поэт, в политику нырнувший,
обратно вынырнуть не может.

Россия такая большая,
что можно не встретиться вовсе.
К невстречам,
а не ко встречам,
Ахматову помня, готовься.

Ты можешь не встретить любимой,
не встретить любимого друга.
Но не охладей при встречах —
от каменного испуга.
И не впадай в недоверье,
как при нежданном ударе,
от самовнушенного страха
при каждом нечаянном даре.

Когда-нибудь неведомый поэт
создаст и антологию газет.

Он выцарапает изо всех подшивок,
из всех страниц пошлейших и фальшивых,
из оскорблений или скользкой льстинки
неистребленной совести светинки.

Как из газет слагается и повесть,
так из людей слагается и совесть.

Долг журналистов – нынешних, грядущих —
усовестить народ и власть имущих.

Любви не меньше, чем в письме Татьяны,
в попытках кровь остановить статьями.

Да вот усовещающих любовью
в отместку останавливают кровью.

Простить ли неразумную толпу,
когда она, в раздумье не помедлив,
к позорному лишь для себя столбу
ученых волокла или поэтов?

Что толку после в покаяньях лбом
в пол биться?
Запоздалая сумятица.
Позорный столб становится столбом
истории…
Когда она спохватится.

Политика – разлучница людей.
Своих, чужих порой не различает.
Нельзя ли без вбиваемых гвоздей
друг другу в руки?
Вот что разлучает.

Мы рабочие сцены истории,
но когда нам покажут спектакль,
тот, который смотреть бы нам стоило,
и все то, что идет, испытать?

Один болярин – врать не стану,
кто и когда, каким царем —
однажды послан был к султану —
так проще врать, когда не врем.

Но был предупрежден заранее,
допрежь далекого пути,
что даже наши христиане
должны ко трону подползти.

Таков обычай сей, к несчастью,
что не дозволит в той стране
нам вертикаль султанской власти
быть вертикальными вполне.

«Так где же выход для посольства?» —
болярин вопросил царя.
«А ты как русский не позорься…
Но чтобы съездил ты не зря…»

«Царь-батюшка, ни телефона
и ни е-мейла в той глуши». —
«А ты, болярин, углубленно
самостоятельно реши».

Такая участь в дрожь бросала.
С таким понятьем незнаком,
все повторял он «само… само…
стоятельно… Но как ползком?»