Олег Ильинский - Стихи. Книга Пятая

Бывало, о пушкинской прозе
Мечтала, предчувствуя кадр,
Был пруд, как строка, грациозен,
И дуб по гомеровски стар,
А зренье твоё обострил
Старинный Протей мимикрий.
Проделки влюблённого Цейса,
Эмульсий сквозных кружева —
Большая природа — в процессе
Своих превращений — жива,
И брёвна плавучие вертит
В воронках своих диалектик.

А дома — улов разбирая,
Меняя звено на звено,
Мозаикой летнего рая
Заставим сиять полотно.
Тебе диктовала свобода:
Гляди, понимай, не спеши —
Казалось, не ты, а природа
У Цейса училась в глуши,
Училась свирели лесной
И шуму воды ледяной.

И стала созвездию равной,
И озером стала лесным,
Ты — хлебом кормившая фавнов,
В лицо узнававшая нимф,
Ты стала лесной Мнемозиной,
Ты летней Психеей была,
Ты бабочку изобразила
Дыханьем цветного крыла,
Как будто бы в летний дневник
Запаян светящийся миг.
Как будто цветной мотылёк
На тёплой ладони прилёг.

Она с собой приносит снова
Повадку голубя лесного,
Ольху, опушку и грозу
Как бы у голубя в глазу,
И просиял зрачковой влагой
Подстрочный гул лесных оврагов.

Как чуток солнечный висок,
Кукушка просится в тетрадку —
Её застенчивая краткость
На фоне хвойных голосов.
Ещё с весны для простоты
Давно уж мы с тобой на «ты»,
И тонко светится, тиха,
Двойная строчка дневника.

В твоих глазах стоит с утра
Масть дымчатого серебра,
Ты словно раствориться хочешь
Внутри просторных многоточий,
Чтобы светиться сквозь строку
Внутри кукушкиных «ку-ку».

Прозрачен воздух наш вдвойне,
В нём голуби лесные гулки,
И ты доверилась вполне
Двойному вензелю прогулки.

И будет жить статьёй особой
Для нас — простор лесных дорог,
И этот голубь с хвойным зобом
Зарю на перья соберёт,
В еловом сумраке продлится
Твоя зелёная страница,
И твой — как голубь на заре —
Портрет в озёрном серебре.

Кастальский ключ — не выдумка поэта —
В тенистый бархат плещет серебро,
Уступами живая эстафета
Свергается в бездонное ведро.

Кастальский ключ — бессмертие природы,
Гранитных глыб недремлющий язык,
Ключ памяти. Зернистая порода
Зеленоватым кружевом сквозит.

Лесной ручей, смывающий усталость
Весёлым бегом пенистой воды,
Кастальский ключ — фантазия кристаллов,
Счастливый разум кварцевой гряды.

Разбилась насмерть дикая коза
В сырой расщелине пониже водопада.
В её глазах последняя гроза
Остеклянела меловым разрядом.

Коза ошиблась — узок был карниз,
Был ветер — в ноздри, кромка обломилась,
Был влажен край, нога скользнула вниз
И, верно, отвернулась Артемида.

Тенистая тропинка на двоих,
Свободно раздвигающая стены
И капля, просиявшая на миг
Каким-то ясновиденьем блаженным.

Отзывчивость в наклоне головы,
Простое — да — не знающее позы
И светотень и стебелёк травы
Звенит у корня пушкинской берёзы.

Лиловый шторм, лиловый дождь сирени
Обваливался в глиняный кувшин.
Сирень стояла в кувшине по пояс,
И было так: шли облака, и поезд
Бежал по рельсам. Паровозный дым
Казался сизым облаком тугим,
Он бился вдоль полотен, и вершил
Своё движенье май неукротимый,
Железный май сиреневой плотиной,
Казалось, на заборы нависал.
Провинция? Поездка? Курск? Вокзал?
Сиреневая гроздь неустрашима,
Она плывёт, наполнив города,
Скуластым бликом на лице кувшина,
Она цветёт, бессмертием горда.
Сирень нова. Цветёт без повторений,
Цепляется за нити проводов,
И снова так: весна, аврал сирени,
Овраг сирени в кувшине с водой.
И в комнатах, как май, неукротима,
Цветёт навек, цветёт врагам на страх,
Смотри: она полнеба охватила
У памяти на солнечных холстах.
Что этой дикой горечи острее?

Румян старик, остёр сангвиник,
Хмельная девушка мила,
А ночь, глядишь, на стёкла двинет
Метелью острой, как метла.
По кругу рук гуляет штопор,
Зелёный змий смолёных пробок
Ещё захлёстывает зал,
А Хоггарта гравюрный коготь
Уже врезается в металл.
Нас двери прочные укроют,
Не выдаст мёрзлое окно.
Который там король на троне —
Кромвель? Не всё ли нам равно.
Кому отчёт дадим и выкуп
За чехарду ушедших лет?
Смотри, девчонка, будешь хныкать,
Мементо мори, пьяный дед.