Клавдия Пестрово - Цветы на подоконнике

Веточки — жемчужные!
Леса не узнать!
Как под звоны вьюжные
Сладко было спать!

Эх, блаженство бывшее,
Плачем, ты и я…
Где ты, нас родившая,
Русская земля?..

Иду и таю… Пот стекает струйками.
Скорей бы солнышко пошло к закату!
И даже ёлкам жарко — под чешуйками
Висят смолы прозрачные агаты.

Я весело пою. Ай! Шишки… бьются колко!
Навек все перепутались тропинки!
Паук уже за делом: он, претонким шелком
От ёлки к ёлке тянет паутинку.

Повалена сосна и мне кричит попреки
Какая-то хохлатенькая птица!?..
Не я же!.. Ух, змея!.. Пригрелась, на припеке
И, язычком, — ко мне: «Иди, сестрица…»

Пансионат лисичек юных. На дорожке
Начальница, под колпачком цветистым.
А, вот, улитка дразнится, мне кажет рожки
И белка хвастает хвостом пушистым.

А лес всё разливает запахи и краски!
И ели — в синь — нерукотворно-стройно!
Гудят жуки. Бубнят шмели. У мошек — пляски,
Тут и пиры, и свадьбы, тут и войны —

Разбойник!.. Прямо в лоб! Теперь гудишь: «не буу-ду…»
Ну, есть ли у воюющих рассудок!
Просека. Посветлело. Скоро и запруда,
В кольце из желтоглазых незабудок.

Там, где потряхивает молодая ива
Своим зеленым, новым тамбурином,
Так хорошо вздремнуть, под плеск и переливы
Воды, бегущей живо от плотины.

Охапки листьев золотых
Усыпали траву,
А паутинки, как мечты
Летели в синеву.
Душа покорна и тиха
И стелет ветел для стиха
Янтарную канву.
Плывут, за летом, облака…
Еще, — прельстясь теплом, —
Снует пчела вокруг цветка,
А воздух, как стекло!
Роняет звезды старый сад,
Шуршит, вздыхает ветру в лад,
Аллеи замело…

О, грусть!.. О, листопад!

Задымились в низком небе тучи,
Беспокойным полотном Сезанна,
Задышала, тяжко и могуче,
Хмурая громада океана.

Ветер с моря, резкими толчками,
Бьется в ставни на моем окошке.
Кипарисы темными рядами,
Пригибаясь, слушают сторожко.

По садам алеют — на прощанье,
Георгин последние кораллы
И на летний буйный жар желаний
Веет осень влажным опахалом.

Отчаянно гудели пароходы,
Как будто с неба. Где была вода
И где к воде спускались неба своды —
Не видно. Всё, как мутная слюда.

Маячили деревьев привиденья.
Вселяли жуть незримые шаги
И фонарей оранжевые звенья
Бросали в ночь дрожащие круги.

И таял след последних очертаний
В испуге затаившейся земли.
А где-то, — одиноко, — в океане,
Потерянно, взывали корабли.

Зудит комар. Прильнула ночь к балкону.
Ребристое застыло море крыш.
Четвертый час. Погасли все Неоны.
Летучая чертит зигзаги мышь

И горы ящиков — салат, капусту,
Цыплят, петрушки свежие пучки —
Для пасти жадной миллионноустой,
Гремучие, везут грузовики.

Дома все крепко спят. Лишь, одиноко,
Плюясь зловонным дымом из трубы,
Сияет каменный квадрат, стооко, —
Всю ночь снуют в нем бледные рабы…

Бледнея, незаметно, гаснут звезды
И вдруг, все сразу, тухнут фонари.
В саду напротив, на росистых гнездах,
Шепчась, проснулись птицы, ждут зари

И, высоко воздвигнутые в небо,
Вдруг засквозили, клетками, леса.
Еще квадрат… Где будет, ради хлеба,
Всю ночь усталый люд клясть небеса…

Сияли блестки золота в эфире,
Слетая с крыльев радужной пургой, —
То Ангел Счастья пролетал над миром,
Прекрасный, лучезарный и… слепой…

Плевки, бутылки, крысы, тараканы…
Как в язвах весь заплесневелый двор,
Где пес визжал и бился на аркане
И грыз, от голода, гнилой забор.

Где — маленький, большеголовый, жалкий,
Среди отбросов мерзостных бродя,
Запустит в чахлого котенка палкой
И пакостно хохочет, — попадя.

От этих слепленных, слепых домишек
Нет к добрым чувствам радостных дорог.
Из этих тонкошеих злых детишек
Никто не слышал дома слово: Бог…

Тут, по субботам, в опьяненьи диком,
Отец посуду исступленно бьет
И новорожденный исходит криком
А мать храпит, разинув темный рот…