Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы

Встает он в егеровских вязаных кальсонах,

Приподымается и чешется сопя.

Он видел тыщи тел, снегами занесенных,

В лоскутьях краденого женского тряпья.

Мученья девушки могли б его утешить,

Он видел судорогу, подошел к ней вплоть,

И вот он чешется, всей пятернею чешет

Свою неряшливую старческую плоть.

И тень на потолке охвачена чесоткой,

Тень тоже чешется, струясь на потолке,

И вся Германия, чей сон со смертью соткан,

Расчесывает струпья где-то вдалеке...

Палач натягивает лихо портупею,

Потом напяливает каску — и на двор,

И у калитки ждет, зажмурясь и тупея, —

Что там метет всю ночь, чей слышен разговор?

И различает он в потемках понемногу

Простую девушку, закутанную тьмой.

Не преградила ли она в Москву дорогу?

Не преграждает ли дороги и домой?

Снег повенчал ее с самим бессмертьем за ночь.

И, вся заиндевев в серебряной фате,

Простая девушка, одна из партизанок,

Недосягаемая, ждет на высоте.

«В строй, черепа! Встать, мертвые, поротно!

Колонны сдвоить!» — каркает пурга.

Германский генерал во всей красе добротной

На этот тихий снег глядит, как на врага.

И чует генерал, что срок уже недолог,

Что партизан в лесах не менее, чем звезд.

И выстрел щелкает из-за мохнатых елок,

И наземь валится фашист во весь свой рост.

«В строй, черепа! Встать, мертвые...» —

и будто:

«Колонны сдвоить!» — вновь повторено.

Но генерал, как тюк, упал на первопуток,

Он хриплых окриков не слышит всё равно.

Ночами бродит затаенная тревога,

Наперебой оповещая рубежи,

Что, распростершись на заснеженных дорогах,

Сам генерал с солдатами лежит.

В Москве не быть ему, не знать ее вовеки.

Взамен Москвы — могила и пурга.

И в первый день весны разлившиеся реки

Из ямы вымоют замерзший труп врага.

1942

Перевод П. Антокольского

БАЛЛАДА О ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ

1

Над сумрачным Волоколамским шоссе

Раскинулся дуб в богатырской красе,

К нему прилетает с безвестных полян

Блуждающий ветер. Он ищет курган,

Он ищет клочок опаленной земли,

Где бились гвардейцы и где полегли.

Кто место укажет? Кто тут на часах?

Кто скажет, где славой увенчанный прах?

Безмолвье заглохших боев на бугре...

В шинели тугой, как в дубовой коре,

Уставясь на запад, где огненный вал,

Из гроба на вахту встает генерал.

О, ветер залетный, скиталец полей,

Здесь родины слава — склонись перед ней.

Лежат здесь герои в обнимку с землей,

Но это всё прежний рубеж боевой.

Величьем приказа в просторах горя,

Гвардейцам побудку играет заря.

Здесь все на местах, продолжается бой.

Зарю не затмить пелене дымовой,

Над строем гвардейцев не властна гроза,

Гранитную мощь не проточит слеза, —

Бессмертье, рождаясь в громах грозовых,

Как стяг, осеняет друзей боевых.

Доспехи из меди с дубрав сорвала

Осенняя стынь, их раздев догола,

Чтоб на золотых коромыслах своих

Снегов натаскали для вьюг молодых.

И, словно орел над изломами скал,

Бессонный, на запад глядит генерал.

Он видит: в свинцовом морозном дыму

Склонясь треуголкой к коню своему,

Плывет император под вьюгою злой,

Навеки прощаясь с российской землей,

И волоколамским снежком голубым

Поземка следы заметает за ним.

Свивается клубами пушечный дым,

Бегут батальоны под небом седым,

Копыта вминают их в мерзлый песок,

Но топит виденье железный поток

Немецких дивизий... Они наяву —

Трехглавой змеею текут на Москву.

Лежит в изобилье осеннем страна,