В отвагу и мощь, как в доспех броневой,
Сынов облачи для страды боевой.
Буди в поднебесье вершины хребтов,
Огнем заколдуй беспределье снегов,
Прикличь сребробронные стужи зимы,
Кровавое выжги отродье чумы.
Винтовки — на взводе, надежна рука,
И — свист молодецкий летит с большака.
Гвардейцы! Гранатами крой по врагу.
Удар громовой. Ослепительный гул.
И — дыбом просторы, и даль — ходуном,
И танк — исступленным захлестнут огнем.
В смятенье ноздрями поводит другой,
С распоротой и обожженной броней.
И словно над бездной, в испуге, слепой,
Сожженные лапы подняв пред собой,
Со скрежетом третий, минуя откос,
Бокастое тулово тяжко занес
С налета в затылок четвертому лбом
И замер, застыл в онеменье тупом.
Снега голубые в кровавой росе
На вздыбленном Волоколамском шоссе,
Над люком стрелок запрокинулся, нем,
Слетает подшибленным вороном шлем,
Рука протянулась в простор пустырей:
«В Москву! На парад! Ну, ступай, поскорей!
О русских санях бредил ты наяву
И по первопутку собрался в Москву.
Чего ты закутался в бабий платок?
Что ежишься ты? Иль на стуже продрог?
Раздумье взяло? Не по вкусу свинец?
Иль русской зимой зачарован мертвец?»
Крылатая ненависть, пламенный гнев:
«Без спросу пришел ты сюда, обнаглев».
Израненных танков неистовый гуд...
Они потрохами стальными блюют...
Вот втянут четвертый в огня коловерть,
Вот пятого к счету прибавила смерть.
«Попотчевать пойлом собачьих сынов!» —
Чеканит приказ, непреклонно суров.
Бутылку с горючим — по танкам взахлест,
Метнулись они, как жар-птицы из гнезд,
И, стиснут объятием огненных крыл,
Десяток чудовищ в тоске завопил.
Обвитые дымной волной огневой,
Они громоздятся под грохот и вой,
Как буйволы черные в лаве огня,
Сплетаются, корчась, надрывно стеня,
И прочно к себе их большак пригвоздил:
Колдобины — спереди, ров — позади.
Свинцовый летит над гвардейцами град,
Их руки от ран и натуги горят,
Шинели напитаны кровью густой,
Лежат уже трое, обнявшись с землей, —
Но в сердце по-прежнему бодрость крепка;
Оружие верно, надежна рука.
Перевод Д. Бродского
6
Москва — в изголовье, Москва — под ружьем,
И край, что не дремлет ни ночью ни днем,
Что рядом, в траншее, под градом свинца,
Отвагу и силу вселяет в сердца...
Багрово от крови снегов полотно, —
Еще два гвардейца насмерть сражено.
В равнине, где бурных ветров перебег,
С оружьем в руках повалились на снег,
Легли, прислонясь голова к голове,
Телами заставив дорогу к Москве.
И грозен гвардейцев редеющий строй
Под градом свинцовым, под хлесткой пургой.
Не дрогнуть, не сдать в исступленном бою.
Уже восемнадцать осталось в строю.
У каждого кровью набухла шинель,
Не слышат, как шалая свищет шрапнель;
Пред ними четырнадцать мертвых громад —
Четырнадцать танков в обломках лежат.
На смену подбитым лавиной идут
Четыре десятка под скрежет и гуд,
Гранаты уже на исходе — и вот
Товарищ товарищу передает:
«Гвардейцы! Ударил решительный час:
Три танка принять должен каждый из вас!»
Траншею покинув, навстречу врагу
Выходят они, залегают в снегу.
Гранаты на взводе! Не станет гранат —
Телами дорогу они заградят.
«За родину! Нам умирать череда, —
Давайте простимся, друзья, навсегда».
На миг боевая притихла гроза...
К далекой Москве устремились глаза,
Крутой молодой оглядели снежок,
И губы коснулись обветренных щек.
Прощанье героев услышала высь,
Читать дальше