Элла Боброва: Янтарный сок

Здесь в озеро небо всю синь расплескало,
пойду — с головою в нее окунусь;
а солнце в траву все лучи разбросало, —
хочу — и ладонями их зачерпну.
Здесь так — по пасхальному — чисты березы,
что светят стволы мне в прогулке ночной;
так вечером низко спускаются звезды,
что с той вот сосны достала б рукой.
Озерная гладь в предрассветном тумане.
Раздался гагары тоскующий крик…
Вот он — первый луч! И, как взрыв ликованья,
птиц разноголосое чирик-чирик.
У сонного леса запутаны кудри:
мне хочется их гребешком расчесать;
а это росою умытое утро
поймав, как ребенка, высоко поднять.

Казалось, солнце закатилось.
Но вот, откуда ни возьмись,
последний луч… Леса покрылись
вдруг золотом церковных риз.

От восхищения немею:
средь расцветающей весны
сентябрь внезапно пламенеет
на темной зелени сосны.

Но лишь на миг. В тени глубокой
вновь тонут рощи и леса.
А где-то за горой далекой
манят опалом небеса.

Без оглядки бегут часы,
торопливо летят мгновенья.
За горами иль за углом
ждет меня мой последний день —
не желаю знать: я ловлю
их в неведении блаженном;
то спешу, то гляжу им вслед,
в дом впустив чаровницу-лень.

Потянувшись сладко, она
в парк иль к озеру приглашает:
не сбегут ведь книги, стихи,
отложи-ка их на потом.
Как соблазн ни велик — борюсь;
но все чаще я уступаю
и, подставив ветру лицо,
выхожу, оставляя дом.

Ты — со мной. В синеве нет дна.
Осень кажется мне бескрайней…
Потому: коль тебе случайно
ворон праздный откроет тайну
моего рокового дня —
спрячь ее, мой друг, от меня.

Вот поражает… В небе очертанья
закатом обагренных облаков,
и рыцаря Ламанчского страданья,
и в марте робких капель обещанья,
и вкруг утеса волн бессильных рев.

Земля — восторг. Мешают счастью звезды.
В них мне мерещится предвестье бед.
Не с Млечного пути… Не белых — гроздья,
а дальняя одна: не всех ли грозных
она пожарищ порождает свет?..

Лежит передо мной как на ладони город:
сверкающей змеей ползет вдали река;
причудливо встают на горизонте горы,
снег голубых вершин купая в облаках.

Взвилися над рекой, подобно быстрым ланям
в стремительном прыжке, изящные мосты.
Над парком волчника парит благоуханье,
в гирляндах радужных камелии кусты.

Брожу по городу и на душе отрадно:
не вижу бедности, ни старости морщин —
то поражает блеск красавиц шоколадных,
то забавляет шик бородок у мужчин.

Здесь небо ясное — гость редкий и желанный:
обрадует на миг дразнящей синевой,
капризно спрячется за пеленой тумана
и… разрыдается вдруг тучей дождевой.

Мне город этот мил, и в утро расставанья
я грустно шлю ему неслышное «прощай!»
Но из-за тучи луч блеснул мне: «До свиданья!» —
дорогу осветив как будто невзначай.

Июль. Жара. Полупрозрачным газом
белеют клочья легких облаков.
Вдали встают холмы, как бы на страже
лениво развалившихся лугов.

Бежим от улиц, запыленных, душных,
чтоб синевы и тишины испить,
чтоб жалобы подслушать звезд падучих,
не думать ни о чем, а просто быть…

А вот и лес. Свернули с автострады.
Мила нам даже легкая здесь пыль.
Нам скоро скажет озера прохлада
неслышно: небоскребы? — Это быль!

Забыта раскаленная земля:
здесь небо в озере… и радость бытия.