Элла Боброва: Янтарный сок

Здесь не печальная осень вдовица:
ветру, видавшему виды, пришлось
встретить не часто тщеславней девицу —
как ведь умеет и любит рядиться!
Редко заметны следы ее слез.
Там, в волосах, еще молодо-пышных,
бант завязала — ну, чистый кармин!
Здесь же подол свой пытается вышить
охрой умело — посмотришь, и вышел
наилегкомысленнейший кринолин!
Тучи, влюбленные в осень, ревниво
метят от солнца красавицу скрыть.
Солнце сильнее: лучами игриво
вдруг рассмешит и поникшую иву!
Может ли осень его не любить?
Может ли грустною быть?..

Осенний ветер, старый Казанова,
опять флиртует с листьями ветвей.
Но никогда успеха он такого
в беспечной жизни не знавал своей.

Березы, клены, даже ветви дуба
стыдливо краской счастья залились;
пылая страстью, Казановы губы
леса и парки за ночь подожгли.

И, облачаясь в новые наряды,
в старанье Казанове угодить,
они постылых платьев зелень рады
на пестроту беспечную сменить.

Но Казанова озорник бывалый,
и за нарядом падает наряд,
чтобы ковром лоскутьев — желтых, алых,
все тротуары твердые устлать.

Стыдятся белой наготы березы.
Осины плачут. Гневен гордый дуб.
Но Казанове ненавистны слезы:
он сушит их прикосновеньем губ.

Деревья же — лобзаниям не рады.
Внушает жалость их печальный вид.
Осенний ветер, лишь забавы ради,
их обнажая, все кружит… кружит…

Люблю знакомый город мой в тумане:
он словно спит, но борется со сном.
Автомобиль мой — остров в океане,
веду его, и мне послушен он.

За каждым поворотом ждут сюрпризы:
вот башня — чудо! — в воздухе висит.
Там — знаю, мост на тросы был нанизан,
но молоком густым канал залит.

В стране я (волю дав воображенью)
все новых, полуведомых чудес:
вдруг вырос мост костлявым привиденьем,
минута… оглянулась — он исчез!

Вставало б так же чудом полужданным
и Завтра, как мой город из тумана!
И знать бы мне, где омут, где овраг;
не мучиться б: а вдруг неверен шаг?..

Автомобиль мой — как живое чудо:
из детской сказки он ковер мой самолет.
Порой стыжусь: меня одну несет,
а рядом под дождем бегут и мокнут люди.
Вперед, назад… Закон — мое желанье.
Скажу: вдоль озера! Он мчит меня туда.
Всегда ждет новая там красота…
Вот пароход застыл в шифоновом тумане,
иль вдруг пред восхищенною луной
склонился богатырь в серебряной кольчуге,
вот ветер воду взрыл, как пахарь поле плугом,
иль заиграла гладь воды парчой.
Гроза? Не страшен град и ливень нам!
Забавно видеть, как играют в небе в прятки,
как быстроногих молний лишь сверкают пятки —
их неуклюжим не догнать громам!

В день праздный ветер гонит паруса
(и ближе горизонт, и волны зеленее);
веселый тренер, он и в небесах
подхлестывает тучи: ну-ка, кто скорее?
Сегодня же — как будто наравне
несемся с серыми живыми облаками:
то дышит злейший из январских дней,
не в силах справиться с упрямыми волнами…

Я рада: нет, он вольных не скует
Любуюсь: словно по небу несет
меня ковер мой авто-самолет.

Спешит незваным гостем дождь на землю.
За ним мороз сердитый по пятам.
Дождь просить пощадить, мороз не внемлет.
Кто победит? Не верю я глазам.

Мороз силен: он каждую дождинку
повсюду настигает на лету.
Не пощадил он ни одной травинки,
сковал оковы каждому кусту!

Они согнулись. Стонут… В сожаленье
предвижу смерть и веток, и кустов.
И все же не могу без восхищенья
смотреть на редкий ледяной покров.

Заре тысячекратным отраженьем
в хрусталь одетые деревья льстят.
Лучи проснувшиеся, с наслажденьем
играя в прятки, по ветвям скользят.

И молят понапрасну солнце ветви:
оно мороз не хочет прогневить;
купает щедро их в холодном свете,
но не спешит оковы растопить.

Сильней всех тополь: гордо, непреклонно,
он словно молит: время не пришло.
Крепитесь, ольхи, ивы, дубы, клены —
мороз не вечен, вновь придет тепло.