Ирина Кнорринг: После всего: Стихи 1920-1942 гг.

И вся она — сон без названья
У серых стволов маслин,
Глухой Атлантиды преданья,
Лукавый мираж пустынь…

Блестящи на ней браслеты,
И взгляд величав и дик,
Как кованые силуэты
Из ветхозаветных книг.

Я ехала по пальмовой аллее
На быстром, словно конь, велосипеде.
Мне дул в лицо соленый ветер с моря,
И солнце жгло меня своим лучом.
Там, как всегда, какой-то резвый мальчик
Учился ездить на велосипеде
И падал, не умея руль держать.
И бегала за ним толпа мальчишек,
Его придерживая за седло.
Когда-то по узорной тени листьев
И я здесь также начинала ездить,
Там, где теперь несусь легко и смело,
Одной рукой придерживая руль.
…На пляже вырос длинный ряд кабинок,
Едва шуршало ласковое море,
И раздавались радостные крики,
И громкий смех, и звонкие слова.
Я повернула влево, где дорога
Была покрыта пылью и камнями.
Дома теснились, как грибы. И дети
Играли на пустынной мостовой.
И толстая, босая итальянка
Белья комочек вешала на куст.
Я въехала на ровную дорогу
И быстро заскользила по асфальту.
По улицам я ехала одна.
Лишь в угловых кафе и шумных барах,
На ровном тротуаре, под навесом,
У маленьких столов сидели люди,
Держа бокалы ледяного пива.
Толпа стояла у дверей костела.
Мелькали канотье, пестрели банты,
И голубые шапки офицеров,
И яркие костюмы хрупких женщин,
И белизна открытых рук и плеч.
Я быстро ехала на треугольник,
Где гордо к небу возносились пальмы
И где вокруг извозчики лениво
Под козлами дремали на жаре.
Не встретив там того, кого искала,
Я снова быстро повернула к морю.
Завешаны витрины магазинов,
На тротуарах не было прохожих.
Пыхтя не ползали автомобили,
Навстречу никого не попадалось,
И улицы, напуганные зноем,
Так были странно глухи и пустынны,
Пустынны, как душа моя пустынна,
Способная вместить в себя стихии,
И жгучесть ветра, и дыханье солнца,
И шорох моря, и напевы слов, —
Как та душа, которая преступно
Не сберегла ей данного богатства…

Догорая, лампады меркли,
В темноте уставая мерцать.
Вы вошли в полутемную церковь,
Чтобы шелковым платьем шурать.

Вы вздыхали, и губы шептали
У загадочных строгих икон —
Для того, чтобы все увидали
Ваш красивый земной поклон.

И какая бездна проклятий,
Едкой злобы и гнусных фраз
В этом скромном опущенном взгляде
Ваших светлых мигающих глаз!

Не хочу с вами рядом стоять я.
Ваш изящный покорный вид,
Ваше томно шуршащее платье
Не по-Божьему говорит.
Ваша свечка перед распятьем
Неправдивым огнем горит.

Россия — плетень да крапива,
Ромашка и клевер душистый;
Над озером вечер сонливый,
Стволы тополей серебристых.

Россия — дрожащие тени.
И воздух прозрачный и ясный,
Шуршание листьев осенних,
Коричневых, желтых и красных.

Россия — гамаши и боты,
Гимназии светлое зданье.
Оснеженных улиц пролеты
И окон промерзших сверканье.

Россия — базары и цены,
У лавок — голодные люди,
Тревожные крики сирены,
Ревущие залпы орудий.

Россия — глубокие стоны
От пышных дворцов до подвалов,
Тревожные цепи вагонов
У душных и темных вокзалов.

Россия — тоска, разговоры
О барских усадьбах, салазках…
Россия — слова, из которых
Сплетаются милые сказки.

Шумят мне ветвистые клены
В широкую прорезь окна.
Под сенью сфаятской иконы
Опять я осталась одна.

Гляжу — огоньки в отдаленье,
Как звезды на небе, горят,
И пахнет лиловой сиренью
Туманом окутанный сад.

И было ли грустно — не знаю,
Но было мучительно жаль.
Далеко визжали трамваи
И плыли в воздушную даль.

Какой же нежданной тревогой,
Какой же тоской одаришь
Ты серый, холодный и строгий,
Так долго желанный Париж?

…А там нарциссы расцвели,
В долине, за Джебель-Кебиром, —
И пахнет весело и сыро
От свеже вспаханной земли.

Уже рассеялся туман,
Прошла пора дождя и ветра,
И четко виден Загуан
За девяносто километров.