Эльвира Бочкова - Женское сердце в груди

Уже частит, как только вспомнил юность.

В ней берег полон длинногорлых амфор

С вином: вино ещё не настоялось.

…Издалека слежу прилёт метафор:

Такой большой, какого опасалась.

Остерегусь в мой век тащить былое:

Ведь мой отлёт сырой земле по нраву.

…Не думаю, что степь и толща зноя

Из камня бабу создали на славу.

Не знать бы ей, в каком стоит столетье.

Ковыль, целуй ей мощные колени

Так долго, словно в отчине у смерти

Задумал шутку: рода продолженье.

* * *

На пространствах, где дыхание

Превращается в полёт,

Трав гигантских колыхание,

Словно нá море, идёт.

Травы волнами колышутся

И качается на них

Много солнышек… Владычица,

Ты – не ветер: ветер стих.

Ты, владычица всех горестей

Да и радостей людских,

Оказалася сноровистей

Ветра, – даже ветер стих,

Чтобы травы на заклание

Были отданы судьбе.

…Трав морское колыхание

По душе ворожее.

Знаю: вовсе не обидчица

Та судьба-ворожея.

Зла из наших снов добытчица

Задвигает за края

Жизни той, где соль – солёная,

Где готов девятый вал

Трав обрушить море Чёрное

На устои старых скал.

ИМЯ

Эльвира – имя греческое.

Снега январские по грудь.

Из плена к морю нет дороги.

…Лихой моряк, меня забудь:

Я, как медведица, – в берлоге.

Мне дали имя не красы

С косой, из сказки русской-русской.

…Бесстрастно тикают часы:

Цепь и две гирьки – им – нагрузкой.

Не остановится никак,

Бежит, бежит по кругу время,

Уставясь стрелкой на маяк…

…Гляди, моряк, на луч спасенья!

Что помнишь ты из тех времён?

В них – твой корабль…

Сквозь волны – дыбом! –

По морю гонит Посейдон

Его на

осенённый нимбом,

Облитый солнцем Херсонес…

…И – на собор с его величьем!

В мой зимний день наполнен лес

Надрывным криком, криком птичьим, –

Но ветер солнечный стряхнёт

Надрывный крик к подножью ели,

Как только с моря донесёт

На мощных крыльях имя: Эля.

* * *

Я к тебе никогда-никогда не приеду.

Ты ко мне не приедешь. Навеки – одна.

Одержала страна и над нами победу,

Бросив в землю

потерь и разлук семена.

Я тобой по сей день, мой любимый, любима.

Не готовы к потерям мы. К зимам невстреч.

Ты под солнцем незлым полуострова Крыма

Обо мне заведёшь с кем-то пристальным речь:

«Без неё Севастополь – чужой мне.

И душен

Ветер с моря. И камень и выжжен, и гол.

…И миндаль не зацвёл… К лепесткам равнодушен,

Погубил на корню их, не в носил ствол».

И ещё что-то скажешь, прибавив такое:

«Как же вынесет это живая она?»

…Заглушает тебя слабый рокот прибоя,

Прорастают несметных разлук семена.

Прорастают травою нездешней… Сквозь щели

Лезут, с ядом шипами ощерясь, из скал…

«…Я по пальцам считал, – скажешь, – прежде недели

До приезда её… А сейчас на вокзал

Каждый день прихожу…

Приближается поезд,

Не спускаю с него ожидающих глаз…»

Я закончу сама (раз уж начата) повесть:

«Справедлива ль страна, разлучившая нас?

Как любимым с потерей любимых смириться?

Как разлука горька… Как слеза солона…

Белый город у моря – теперь заграница.

…Как же ты с ним рассталась без плача, страна?»

* * *

Век безлюбья ругнуть бы на совесть –

И расстаться бы с ним навсегда.

Ветры с юга запущены в повесть

И гудят, как гудят поезда.

В этот век, что любить не хотела,

Страстным выпали воля и плен.

(Если бренным не слыло бы тело,

Разве встало бы с боем с колен?)

Но у женщины есть и причуда –

Плач любви испустить из нутра:

«Милый, если ты из

ниоткуда,

Обещай не уйти до утра».

Не в беспамятстве тихом забыться –

Вжать в подушку горячий висок:

«Если даже и Крым – заграница, –

Обещай

над другим

наклониться –

Поцелуем ослабь кровоток.

Дай душе хоть чуть-чуть равновесья:

Запыхавшейся – выровняй пульс.

…Двадцать первого трушу столетья,

А двадцатого – пуще страшусь».

* * *

Не испытывай душу на боль:

Есть предел и терпенью, и муке.

…Отогрей – на мгновенье – мне руки,

А избытком разлук – обездоль.

В этой просьбе ты сам виноват: