Константин Ваншенкин - Жизнь человека

— Полно, Яковлевич! Я
Выезжаю спозаранку,
Без конца кручу баранку,
По проулкам, по росе,
По гудронной полосе.
В Шереметьево! В Быково!
Передыху никакого.
Хуже, если передых.
Дай ворочать за двоих!
Каждой, Яковлевич, клеткой
С этой связан я креветкой
(Так машину мы зовем
Иногда в кругу своем)…

— Федосеич ты, Негода,
Ты какого будешь года?
Знаю, не был на войне,
Но войну напомнил мне.

Писатель стоял у моря,
Задумчивый и прямой.
И слушал, как, гальку моя,
Ритмично шумит прибой.

Покачивались некруто
Суденышки на волне,
Но думалось почему-то
О юности, о войне.

Не будничная забота
Владела им с головой.
И думалось отчего-то
О женщине молодой.

А волны катились с гамом,
Напором и куражом.
Они выпускались самым
Невиданным тиражом.

Теперь бы уже никто
К сему не прибегнул крику.
Как кожаное пальто,
Теперь они любят книгу.

Но все-таки не о том
Стихи. И не на потеху.
Я свой уважаю дом,
И жэк, и библиотеку.

Есть книги, что я прочел,
И, думается, недаром.
Но я из породы пчел,
Летающих за нектаром

Все в тот же цветущий луг,
Где был уже многократно,
Свершая все тот же круг —
Туда и опять обратно.

Не всем моим собратьям удалось
Продраться сквозь свое косноязычье,
Как сквозь чащобу рвется рослый лось,
А сквозь листву — выщелкиванье птичье.

Не всем дал бог опомниться скорей —
Как бы ожженным творческою плетью —
От юной инфантильности своей,
От зрелого несовершеннолетья.

С обывательской точки зрения,
Принимаемой без оглядки,
И выводится нечто среднее,
То, с которого взятки гладки.

Перемешано, перемолото
И зерно его и полова.
Дорожает на рынке золото.
Обесценивается слово.

В современном интерьере,
Где богемское стекло
И цветочки на портьере,—
Вдруг иное расцвело.

…Желтый луч на землю падал,
Свод струился голубой,
И стоял апостол Павел
С аурой над головой.

Изумляет разность блика
Совместившиеся здесь
Чистота святого лика
И уверенная спесь.

Эта старая икона
Мне напомнила сильней
Ситуацию угона
Самолета наших дней.

Мифологии греческой боги,
Разъярившись, метали огни.
Кто, мешая, вставал на дороге —
Никого не щадили они.

Нет, не только ленивое барство
Молодых крепкотелых богов,
Но злопамятность, хитрость, коварство
В дивных кущах иных берегов.

Принимая блаженство и отдых,
Не блюли интересы ничьи,
Превращая себе неугодных
В телок, скалы, деревья, ручьи.

Что за привычка — читаешь
Сразу же несколько книг.
Эту небрежно листаешь,
В ту основательно вник.

В третьей дошел до средины
И отложил навсегда.
Строго не будем судимы.
Это никак не беда.

Или все тянешь и тянешь
И понимаешь ясней,
Что вспоминается та лишь,
Давняя, схожая с ней.

Новую вот на неделе
Взял — и четыре строки
Необъяснимо задели,
Как задевают стихи.

Был он крупен и сутул.
Пожимал до хруста руки,
Поднимал за ножку стул,
Зная толк в такой науке.

Вырезал стихи друзей,
Что порой встречал в газете,
И с естественностью всей
Им вручал находки эти.

Не растрачивал свой пыл
На душевные копанья,
А Якутию любил
И публичные купанья.

Пил грузинское вино —
Большей частью цинандали,—
И еще его в кино
С удовольствием снимали.

…Это беглые штрихи
К бытовому лишь портрету.
Ибо главное — стихи,
Жизнь дающие поэту.

Краткий бег карандаша,
Откровения услада
И — добрейшая душа
Иронического склада.