Фердинанд Фингер - Избранное

Посредственности в мире развелись,

Как много там Миро, Руссо и Ренуаров.

Ну, как нарочно, по музеям расползлись,

Ну, не художники, а вроде, тараканы.

Вчера аукцион я «Сотбис» посетил

И замер вдруг, друзья, в недоуменье.

Я мимо стен с картинами неспешно проходил,

Но не увидел ничего хорошего – потерянное время.

Быть может, авторы картин дружили:

Ван Гог, Моне, Сёра и Ренуар да плюс Дали – их друг,

Пикассо, Модильяни и Дега – там вместе были,

Ведь умерли давно, а все собрались вдруг.

Я думаю, у этих всех художников и кисть, и мастихин

В кривых руках все время находились,

Ну, о моделях их еще поговорим —

Модели для картин так вовсе не годились.

Хромая и корявая была бы красивей,

Чем их модели на уродливых картинах.

Уж лучше рисовали, как Руссо, нам лебедей

В его бесчисленных безвкуснейших «наивах».

В картине Пикассо на заднице вдруг глаз торчит,

У девок Модильяни шея длинная, как у жирафа,

А у Дали, ну, вроде бы, как член между грудьми торчит,

И у Миро вода, как лопнувшее зеркало от шкафа.

Вон он Сёра – картина точками пестрит —

Им, видите ль, «пуантилизм» всего дороже.

И если был Сёра при жизни чем-то знаменит,

То только тем, когда за эти точки получал по роже.

Чего смотреть? Картины намалеваны, ну, кое-как.

Ой, мама, мамочка моя родная!

Мазня – мазнёй, а стоит миллионы! Как же так?

Художник, кажется, Гоген намалевал. Зачем? Не знаю.

Вот я за них возьмусь, и всех перехитрю,

В одной картине совмещу все их изыски,

Натурщиц прехорошеньких я подберу,

На лицах у моих моделей нарисую сиськи.

Я лучше Модильяни шею подлинней,

чем у жирафа, напишу,

А между глаз я нарисую, как Дали, предмет стоячий,

Меж ног, как у Руссо, ей лебедя воткну,

От Ренуара, от Гогена и Сёра возьму я тоже что-то на удачу.

А вот Малевича тот черный наизвестнейший квадрат.

Такой я нарисую запросто и сразу.

На «Сотбис» будет стоить больше во сто крат,

Мильоны буду получать, пускай завидуют, заразы.

Ну, вот и успокоился – теперь они ничто, и вот когда

Земная слава их пройдет, как ветром сдует.

Я вместо них прославлюсь, как художник, на века,

И обо мне потомки никогда не позабудут.

Не знаю, как сказать – завидую Володе

Как он сумел Марину Влади в жены взять?

А деньги где достал? Ведь я его красивей, вроде.

Весь лоб разворотил, а мне где их достать.

Она из-за бугра, а я – из Помосковья.

Коровам я кручу за трудодни хвосты.

Она же пьет и ест, ночует аж в «Савое»

И я туда хочу – хочу такой жратвы.

Я слышал, что столы в «Савое» растакие.

На них небось ни сельдь, на них икра лежит

И трюфеля на них, а не харчи какие.

Там за спину рукой официант стоит.

Там пойло не молдавское – хранцузское, наверно.

Моя мечта сидит, наверно, не одна

Сидит с ней рядом хлыщ, что выглядит отменно

В отличье от меня, есть у него деньга.

С другой-то стороны – чего-то я стесняюсь.

Высоцкий получил – чего хотел.

А я его дурее что ли, понимаешь?

Ну, он поэт. А я? Что не у дел.

Я сделал все, как он – походкою похожей

Вошел в «Савой», сказал, что будь моей женой

В отличье от него, я получил по роже

Она ушла с хлыщом, меня оставив стороной.

Чего тут рассуждать, и для чего заради?

Уж лучше описать, чем долго говорить

Он из Парижу закадрил Марину Влади

Эх, в хлев пойду, корову надо подоить.

Нет сна мне из-за энтих олиграхов,

Вся жизнь мне опостылела за них

Кривая-непутевая, какая-то собака

И во дворе и пес не лает подозрительно притих.

Теленок меньше выпьет из ведерка

Чем олиграх с девицею своей.

Вина хранцузского, в котором нету толку

Зеленую не пьет, зеленой брезгует ей-ей.

Гляди, официант бутылочку подносит

На локотке с салфеточкой в глаза глядит: «Ну, как?»