Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Но где-то,
В каком-то
Трамтранспортномавтуправленье
Ретивые дяди
Заботились о населенье:
— Как это возможно —
Открытая каждому дверь?
Исправить ошибку! —
…Попробуй-ка спрыгни теперь!

В час «пик»,
В нескончаемом транспортном море
Застрял наш корабль —
Наш автобус —
На горе
Всем узникам,
В чрево его заключенным:
Ведь дверь оставалась,
Хоть плачь,
Непреклонной.
Молил ее парень —
Свиданье горело,
А дверь промолчала —
Какое ей дело!
Молил старичок,
Что спешил на работу,
А дверь проскрипела
Невнятное что-то.
Все злились,
И ссоры уже полыхали,
Старушку назвали «глухою тетерей»…
А те, кто потише,
Те просто вздыхали
О днях, когда были открытыми двери
А кто-то язвил:
— Мне бы ваши утраты!
Подумаешь! Мне бы да ваши заботы

Конечно, спокойней,
Когда автоматы,
Но с ними ушло
Человечное что-то…

Колониальный запах кофе,
Жужжит кондишен в тишине,
Гарсона африканский профиль
На ослепительной стене.

Брюссель за окнами распластан,
Под лимузинами распят.
Гарсон, курчавый и губастый,
Монетку бросил в автомат.

И автомат запел про Конго —
Пел тенор, надрывая грудь,
О тех плантациях, которых
Ему вовеки не вернуть:

«Там шлем мой пробковый пылится,
Мой хлыст — давно изломан он…»
Смежив колючие ресницы,
Чуть улыбается гарсон.

Чернеет африканский профиль
На ослепительной стене.
Колониальный запах кофе,
Надрывный тенор в тишине…

В далекой Боливии где-то,
В гористом безвестном краю
Министра с душою поэта
Убили в неравном бою.
Молчат партизанские пушки,
Клубятся туманы — не дым.
В скалистой угрюмой ловушке
Лежит он с отрядом своим.
Лениво ползут по ущелью
Холодные пальцы луны…
Он знал — умирать не в постели
Министры совсем не должны.
Но все свои прерогативы
Кому-то другому отдал,
И верю, что умер счастливый,
Той смертью, которой желал.
Гудит над вершинами ветер,
Сверкает нетающий снег…
Такое случилось на свете
В наш трезвый, рассудочный век.
Такое, такое, такое,
Что вот уже несколько дней
Не знают ни сна, ни покоя
Мальчишки державы моей.
В далекой Боливии где-то,
В каком-то безвестном краю
Министра с душою поэта
Убили в неравном бою.

Нынче траур,
земля в печали:
Хи-ро-си-ма! —
как боли крик…
А у вас
в этот день —
венчанье…
Как мы раньше
не замечали,
Что отец ваш —
такой шутник?
Для чего бы ему,
иначе,
Свадьбу праздновать
в этот день —
День,
когда над землей маячит
Вашей дьявольской бомбы тень?
Раскрасневшись,
сияют лица,
Оглушает оркестров гром:
Замечательно
веселится
Этой ночью
ваш Белый Дом!
Что же это? —
Издевка,
символ:
Мол, пора
сентименты —
прочь?..
Под проклятия
Хиросимы
Как вам пляшется
в эту ночь?
Как хохочется,
как вам пьется?
Белоснежен ли
ваш наряд?
Неродившиеся
уродцы
Кулачками
вам не грозят?
Нет!
Оркестр заглушает звуки
Журавлиных бумажных крыл,
Каждый
вам пожимает руки,
С дочкой Джонсона
каждый мил.
Ваш избранник
умен и статен,
Жизнь вам дарит
одни цветы.
Мне вас жалко:
кровавых пятен
Никогда
вам не смыть с фаты…

Когда
взлетали к небу
города
И дымом уносились ввысь
деревни,
Издалека,
величественный,
древний,
Сиял Ташкент,
как добрая звезда.
Да он и вправду
доброй был звездой
И самым щедрым городом
на свете
Великой
опаленные
бедой,
К нему стекались
женщины
и дети.
Забудут ли
когда-нибудь
они,
Согретые тобою,
о минувшем? —
Твои
незатемненные огни
И скромное
твое великодушье?
Да,
скромное,
неброское.
Порой
Как будто виноватое немножко:
Мол, я обычный город,
не герой,
Мне не грозят
обстрелы и бомбежки.
Я не Москва,
не Минск,
не Ленинград,
Я — тыловик,
хоть в том не виноват…
И вдруг
в Ташкент
нагрянула беда:
Страшнее бомб
подземных гроз раскаты!
Здесь фронт,
передний край,
здесь все солдаты.
Теперь в тылу
другие города.
…Вновь
люди выбегают за порог,
Полы и стены оживают снова,
Опять
земля уходит из-под ног —
В прямом,
не переносном смысле слова.
Моя земля!
Что сделалось с тобою?
Ведь другом
ты была на поле боя!
Ты помнишь,
как, отчаянно бранясь,
Мы падали,
спасаясь от налета,
Коль в пыль —
так в пыль,
а если в грязь —
Так в грязь:
В твоих объятьях
замирала рота.
Земля,
пехоты верная броня,
Как храбро
защищала ты меня!
А ведь была
изранена сама,
Истерзана траншеями,
устала…
Так что ж,
земля,
теперь с тобою стало?
Качаются
деревья и дома,
И ты опять
уходишь из-под ног…
Но знает город —
он не одинок:
Трубят фанфары звонкие
ветров,
Летят
листвы зеленые знамена.
В Ташкент!
В Ташкент!
К нему со всех концов
Как в дни войны,
приходят эшелоны
Теперь
они на выручку спешат —
Здесь
и Москва,
и Минск,
и Ленинград.
Спокоен,
и трагичен,
и велик,
Антенны душ
на мужество настроив,
Сражается
наш город-фронтовик —
Собрат
военных городов-героев!