Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Когда, казалось, все пропало —
В больнице или на войне,
Случалось, часто закипало
Веселье странное во мне.
Впрямь неуместное веселье,
Когда под сорок ртуть ползет
Иль вражеский взбесился дот…
Но поднималась я с постели,
Но шла на чертов пулемет!
И что же — ртуть бежала вниз,
И отворот давали пули…

О, смелость сердца! Сохраню ли
И пронесу тебя сквозь жизнь?
Чтоб снова в трудную минуту —
В любви, в работе, на войне —
Вдруг закипало почему-то
Веселье юности во мне!

Взять бы мне да и с места сняться,
Отдохнуть бы от суеты —
Все мне тихие села снятся,
Опрокинутые в пруды.
И в звенящих овсах дорога,
И поскрипыванье телег…
Может, это смешно немного:
О таком — в реактивный век?
Пусть!.. А что здесь смешного, впрочем?
Я хочу, чтоб меня в пути
Окликали старухи: «Дочка!
До Покровского как дойти?»
Покрова, Петушки, Успенье…
Для меня звуки этих слов —
Словно музыка, словно пенье,
Словно дух заливных лугов.
А еще — словно дымный ветер,
Плач детей, горизонт в огне:
По рыдающим селам этим
Отступали мы на войне…

Били молнии. Тучи вились.
Было всякое на веку.
Жизнь летит, как горящий «виллис»
По гремящему большаку.

Наши критики — наши судьбы:
Вознести и распять вольны.
Но у нас есть суровей судьи —
Не вернувшиеся с войны.

Школьник, павший под Сталинградом,
Мальчик, рухнувший у Карпат,
Взглядом юности — строгим взглядом
На поэтов седых глядят.

…И если
захочу я щегольнуть
Стихом,
«закрученным»
лишь моды ради,
Шепните,
ради бога,
кто-нибудь:
«Не говори красиво,
друг Аркадий!»
Наш Пушкин!
Ах, как элегантно он
Дал Баратынскому
урок жестокий:
«Ведь ты, мой друг,
достаточно умен,
Чтоб быть простым,
чтоб не туманить
Строки…»
А сказочка
о голом короле
До сей поры
гуляет по земле,
По современным
городам и странам —
Иной пиит с величием в лице
О выеденном
мудрствует яйце,
Прикрывшись
«непонятности»
туманом…

Эскадры яхт,
колонны лимузинов —
Таким
ночами снится Голливуд
Красоткам Золушкам
из магазинов,
Что за прилавком
жадно принцев ждут
Ах, Голливуд!
Ах, золотые горы!..
И чудеса бывают, не скажи:
Случается,
что принцы —
режиссеры
И в самом деле
ищут типажи.
Да, чудеса бывают,
хоть и редко,
Живуч
волшебной песенки мотив:
И впрямь
звездою
стала мидинетка,
Всех Золушек Парижа
всполошив!
И начат старт
отчаянной погони —
Летят
успеха взмыленные кони!
Как это мало —
знаменитой стать:
Трудней
в седле проклятом удержаться!
Всегда галоп —
и в тридцать,
в тридцать пять
А той, что догоняет —
восемнадцать…
Все это,
знаю,
словно мир — старо,
Все это,
знаю,
было,
есть
и будет.
И страшно мне
за всех Мерлин Монро,
За всех Мерлин —
не только в Голливуде…
Как тяжела,
должно быть,
участь тех,
Кого влечет единое —
успех,
Чья жизнь — погоня,
вечная погоня.
Храпят
успеха взмыленные кони…

В душе
Был щенок бродяжкой.
Наверное, потому
Ему и дышалось тяжко
И скучно жилось в дому.
Что шелковые подушки,
Что сверхкалорийный корм?
Ему б побрехать по душам
С замурзанным кобельком —
Дворняжкой с голодным брюхом
И порванным в драке ухом.
Погнаться бы —
Наших знай-ка! —
За фыркающим котом.
Но сворка в руках хозяйки,
Намордник надет притом…
Диванных подушек скука,
Постылый —
«Служи!» —
Приказ…
Зевота сводила скулы,
Сочилась тоска из глаз.
Ему надоели люди,
Их ласк
Он терпеть не мог…
К тому же
Бедняге люто
Завидовал кобелек —
Тот самый,
С голодным брюхом
И порванным в драке ухом…

Мне нравилось раньше
Стоять на площадке трамвая,
Сцеплениям, ветру
И мыслям своим подпевая.
И было в то время
Мне радостно знать почему-то,
Что спрыгнуть с подножки
Могу я в любую минуту —
Приестся ли давка,
Прельстит ли домишко старинный,
Красавица шубка
Махнет рукавом из витрины,
Увижу ли рядом
Знакомого мне пешехода…
Да мало ли что!
Ну, а главное —
Чувство свободы!
Не надо считать,
Что была в этом
Глупая смелость —
Остаться калекой
Едва ли кому-то хотелось —
На полном ходу
(Коль не пьян!)
Ты соскочишь едва ли.
Всегда пассажиры
Момента удобного ждали:
Когда погрозит их трамваю
Глазок светофора,
Когда, задыхаясь,
Автобус потянется в гору…