Жить ничего:
Вдоволь и спирта, и пищи.
Встретишь его —
Лишь по-разбойничьи свищет.
Ссадит в сугроб
(Лихо добытчику с сумкой),
Целится в лоб
Тигровой смертью дум-думкой.
Ладит и тот,
Черную спину сутуля.
В огненный пот
Бросит свинцовая пуля.
Скажет врагу:
«Милый, добей-ка, однако».
И на бегу
Взвоет о павшем собака.
Ночью придет
Волчья певучая стая,
И заметет
К утру пороша густая.
СОН ПРО КОТА-МУРЛЫКУ («Ты любишь кошку, ласковый звереныш…») [185]
У лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том,
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом.
Ты любишь кошку, ласковый звереныш,
Мой белокурый, ясноглазый гном.
Смычком любви твою кроватку тронув,
Я пронесусь в сознании твоем.
Мурлыка спит, поджав седые лапки,
Ленив Мурлыка, белолобый кот.
Его потешно наряжая в тряпки,
Ты слушаешь, как нежно он поет.
Приходит сон, как принц золотокудрый,
Целует в глазки, говорит: «Пора!»
И кот встает, такой большой и мудрый,
И охраняет детку до утра.
Он больше тигра, только очень ласков,
И сторожит он девочкин покой.
Он лучше няньки намурлычет сказку
И гладит лапкой, как она — рукой.
Настанет утро. Нету великана,
Но позабыть виденье нелегко.
Мурлыка же из твоего стакана
Поспешно пьет парное молоко.
ПОСЛЕ ДОЖДЯ («Чем, мураш, застыв на пальце…») [186]
Чем, мураш, застыв на пальце,
Удивлен — скажи на милость?
Солнце из-под одеяльца
Ватной тучки покатилось.
Две веселых трясогузки,
Непоседы, ненасытки,
Объяснялись по-французски
Одобряя вкус улитки.
Ветер листки березы
Пересчитывал. Березка
Шутника, роняя слезы,
Отгоняла веткой хлесткой.
А когда — глядите сами —
Рвался он, бежать желая,
То она его ветвями
Обнимала, не пуская.
В облаках же два пилота
Мчались, вскрикивая звонко:
Это — плавности полета
Обучала ястребенка
Ястребиха… За оградой
Тополь руки тянет к небу…
Мира лучшего не надо!
Мира лучшего не требуй!
ВЕСЕННИЙ ДОЛЬНИК («Объективно ничтожны признаки…») [187]
Объективно ничтожны признаки,
Ртуть в термометре — над нолем,
Да весеннего ветра-капризника
Направления не поймем.
Синева под глазами девушек,
У мальчишек в глазах задор,
И медлительные, как неучи,
Облака: золотой затор.
Но вглядитесь: переоценкою
Зимних ценностей занят мир;
Даже нищий, звенящий центами,
Чем-то новым себя томит.
Непреложное стало мнимостью —
Паром стаивает, спеша, —
И повита зеленой жимолостью
Человеческая душа.
Я весь день не хожу, а плаваю
В этом воздухе Ястребином.
…Я зову вас в борьбу за славу и
За победу неистребимую!
Харбин, 1930
«Последний рубль дорог…» [188]
Последний рубль — дорог,
Последний день — ярок,
Их не отнимет ворог,
Их не отдашь в подарок.
Последняя любовь — самая ласковая,
С сединкою на виске,
И приходит она, ополаскивая
Сердце в горечи и тоске.
И отдашь ее тем, которым
Не нужна ее тишина,
Не нужна ее вышина.
Но душа, овладев простором,
Будет горечи лишена.
Ибо, памяти зов послушав,
Вспомнишь ты, как в былом и сам
Брал и комкал чужие души,
Обращенные к небесам.
Харбин, 1930
ЗА РАЗРУБЛЕННЫЕ УЗЛЫ («Снова солнце обращает в воду…») [189]
Снова солнце обращает в воду
Почерневшие наросты льда.
Снова легкокрылую свободу
Обретают ветер и вода.
Снова воздух приближает дали
И осанка облака легка,
И к тому, чем мы не обладали,
Потянулись сердце и рука!
В эти дни, как прежде б, сбросить сумму
Обязательств рук, спины и щек.
На кушак коричневый подсумок,
А за плечи вещевой мешок.
Не грусти, не сетуй, не жалей-ка!
Не до нег, не до уютов мне!..
И удобно ляжет трехлинейка
За спиной, на кожаном ремне.
Та весна давно уж позабыта —
Революционная весна! —
Но раскрепощение от быта
Не несла ли смелому она?
Читать дальше