Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I - Стиховорения и поэмы

О, если б оторваться от креста,
Лететь, лететь, как листья те летели,
Стремительным кружением листа,
В уют жилья, в тепло большой постели!

И розоветь, как пар в лучах зари,
И оживать, и наливаться телом,
Но дальние заныли звонари
За сопками, в тумане мутно-белом.

И прячется в истлевшие гроба
Летучая свистящая ватага…
Трубит в трубу — тайфун его труба —
Огромный боцман у креста «Варяга».

Ветки качались с усталым шумом,
Веяла сырость из темных чащ…
Вы Вашу лошадь оставили с грумом,
Мальчик дремал, завернувшись в плащ…

Следом за Вами я крался… Орешник
Скрыл меня плотно в свежей глуши.
Здесь подсмотрел я, бродяга-грешник,
Темное горе Вашей души…

Плечи в беззвучном дрожали плаче,
Но оставалась глухой тропа…
Был обезумлен Ваш взор незрячий,
Ваша походка была слепа…

Близким мне сделалось робкое горе,
Но подойти к Вам я не посмел, —
Да и ушли Вы, поплакав, вскоре,
Снова Ваш взор стал презрительно смел…

Стэком коснулись спящего грума,
Выйдя из леса… Ваш лик был строг…
Черное платье вилось угрюмо
И шелестело у Ваших ног…

Вы на меня посмотрели скучно…
И кто бы сказал, что, гордая, Вы
Плакали так безысходно, беззвучно
В тихих шептаньях лесной листвы?

Уже утрачено
Его название,
Уже никто
Не вспоминает год, —
Вверх по Янцзе
(Так говорит предание)
Шел первый
Океанский пароход.

И в белом шлеме,
В грубой парусине
Им правил
Англичанин-капитан.
И вечерел,
Уже багрово-синий,
Простор Янцзе,
Закатом осиян.

В усталом ветре
Вздрагивали тросы,
Как чьи-то
Золотые волоса…
И пели беззаботные матросы,
Иные
Вспоминая небеса…

А с берегов,
Из тростниковых хижин,
На пароход,
На дыма черный вал
Глядел крестьянин,
Робок и принижен,
И дьяволом
Его именовал.

И… там,
Где солнце
Медно-красным диском
Склонялось в аспид
Острогрудых круч,
Вдруг появились
В отдаленьи близком
Клубящиеся змеи
Черных туч…

Из дыма их
На аспидные кручи,
Окрасив в пурпур
Блеклый небосклон,
Неслышно выполз
Сказочно могучий
Тысячекрылый
Огненный дракон.

И,
Стерегущий реку
Неизменно,
Разбив стекло
Завечеревших вод,
Он,
Пасть раскрывший,
Проглотил мгновенно
Гудком гремевший
Вражий пароход.

И скрылся снова…
Солнце опускалось…
Победно пела
Каждая струя.
И до рассвета
Грозно отражалась
В огне зыбей
Драконья чешуя.

Прошли года,
Прошли десятилетья,
Развеян сказки
Рухнувший уют,
Но,
Как тогда,
И в это лихолетье
Преданье вспоминают
И поют…

Поют…
И вспыхивают фейерверки
Немых зарниц…
Чернеют берега…
И вахта на английской канонерке
Не спит.
Молчит.
И чувствует врага.

Усталый ветер
Треплет парусиной
И ласково лепечет о грозе…
И в блеске молний выгибает спину —
Драконью спину —
Голубой Янцзе.

Гор обугленные горбы,
Мили — до самого близкого.
Опрокинув розовые столбы,
Закат море обыскивал.

Полосы меди отточенной
Выковал запада горн.
Граниту наносят пощечины
Мокрошлепающие ладони волн.

Облаков сквозные невода,
Умирающая вода.

Туда — Камчатка,
Киты, туманов молочный напор,
Замшевая перчатка
На распяленных пальцах гор.

Туда — зеленеющие пышно
Вулканические острова.
Народ, подкрадывающийся неслышно,
Убивая, говорящий вежливые слова.

Туда — зеленеющие пышно,
Светящиеся духи, протяжный гонг.
Гонконг,
Слоны Сиама.

А в Москве светает.
(Звонят ли в Москве колокола?)
Первого трамвая
Густая
Гудит пчела.

Из переулка такого,
Что знал — века,
Ломовика
Падающая подкова.

Ничего не знаю, какая вы!
(Видел раз в двенадцатом году.)
Переливчатые цвета и вы,
Отраженная в голубом льду.