Вадим Андреев: Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Морскую воду нежной, женской силой —
Непререкаемой — вооружив,
Бросает дважды в день на берег милый
Самой природой созданный прилив.

Вспыхнула — и стало меньше в мире
На одну падучую звезду…
Притяженье по небесной шири
Как вело тебя на поводу?

Как тебе жилось и как дышалось,
Как ты вырвалась из пустоты,
Как с другими сестрами встречалась,
Легкой тенью как скользила ты?

Нелегка орбита метеора
Средь расчисленных путей планет, —
Пленница огромного простора,
Бабочка, летящая на свет…

Метеору даже плакать нечем,
Да и плакать-то ему над кем?
Только звезд серебряные свечи
Чуть мерцают в дальнем далеке.

Вспыхнула… Голубоватый пламень
Над землей встревоженной мелькнул,
И космический распался камень,
И далекий прокатился гул.

Повседневного — нет, не бывает:
Новый день не похож на другой.
Посмотри, как сегодня встречается
С облаком облако над головой.

Не скажи, что вот так же сверкали
И горели — живые — вчера.
С каждым днем над бесцельными далями
Ярче и радостнее вечера.

Наша память хранит по привычке
Образ юности не для того,
Чтоб казалось для нас размагниченным
Утра и молодости колдовство.

Нас встречала когда-то в апреле
Обаяньем земная весна,
А теперь — золотыми неделями,
Осенью входит — она… не она…

Сорок лет, и от каждого года
Остается серебряный след.
Каждый год был отмечен природою,
И между ними — неясного нет.

Взгляни в квадратный сруб колодца:
Чуть шелестит вода, а в глубине
Его лицо внезапно улыбнется,
В пологой отраженное волне.

Кем был он — мой далекий предок,
В каком лесном скиту себя он сжег?
В его избу какие злые беды
Входили, не споткнувшись о порог?

Он был и пахарем, и дровосеком,
И вольным запорожцем на Днепре,
И не с него ли Феофаном Греком
Был темный образ писан в алтаре?

Вот он, широкоплечий и скуластый,
До самых глаз заросший бородой,
Моей страны создатель и участник,
Медведеборец — зачинатель мой.

Он смотрит на мое лицо земное.
Чуть шелестит, чуть плещется вода.
И вот уже к родному водопою
Подходят пестрые стада.

Я в землю вернусь — и стану землею,
Всем, что дышит, звенит и живет,
Стану деревом, зверем, травою,
Стану небом и даже луною,
Той луной, что над нами плывет.

Обернись и взгляни — неужели,
Как бы жизнь ни была хороша,
Ты поверить могла в самом деле,
Что лишь в нашем стареющем теле,
Только в нем и ночует душа.

Я бессмертен и я бесконечен!
Стану степью — и встречусь с тобой,
Стану морем, и смуглые плечи,
Как и в прежние годы при встрече,
Обниму набежавшей волной.

Стану ветром — таким же счастливым,
Как и тот, что над нами теперь
То замолкнет, то вновь торопливо
Говорит с длиннолиственной ивой…
— Я стану таким же. Не веришь? Проверь!

Ненасытны глаза — мне, пожалуй, и жизни не хватит
Наглядеться вот так, чтоб вполне, до конца, разглядеть,
Как вдали облака превращаются в птиц на закате
И как пролитый по небу мед переплавился в медь.

Никогда не устанет мой слух отзываться на голос
Недоступной, но все же мне близкой природы, когда
К замерцавшей звезде паутины таинственной волос,
Как струну, запевая, протянет другая звезда.

Никогда, никогда мне не хватит скупого дыханья,
Чтоб до самого сердца проник аромат зацветающих лип
И вполне насладились бы пальцы — мое осязанье —
Ощущеньем горячей, шершавой и милой земли.

И когда я приникну к траве и прохладные росы
Обожгут мне и нёбо, и мой пересохший язык, —
Мне покажутся вовсе нелепыми злые вопросы,
Утвержденья, что в чувство шестое я — нет, не проник.

Не проник. Мне довольно того, что дала мне природа,
Чем богато дыхание всех благородных искусств,
Только б мне удалось сохранить полноценной свободу
И высокую мудрость пяти человеческих чувств.