Над бездной дымною веков
Воскреснет музыкой нетленной
Оборванное пенье слов.
[1935]
Александру Вадимовичу Андрееву
Долго угрюмый ледник волочил
Серый валун по земле одичалой.
Бросил его и уполз, и забыл.
Небо над мертвым болотом молчало.
Сгусток расплавленной, огненной лавы,
Жизнь, не заснувшая даже во льду —
Каменный сторож огромной державы:
«Здесь я положен, и я не уйду».
Через невские топи торопят коней.
Убегают на запад. Слепые кольчуги
Чуть блестят в темноте. «О скорее, скорей,
Нам не выйти из круга разбуженной вьюги.
Ночь прикинулась ведьмой. Она нас задушит.
Этот снег — словно стрелы — и жалит и жжет».
Леденеют, как в проруби, мертвые души:
Александр, настигая, в погоню идет.
Все мхи, да валуны, да мелколесье,
И жадный всхлип, и хлюпанье болот,
И в серо-синем, в бледном поднебесья
Широкий журавлиный перелет.
Его века одели лишаями,
Стянула раны каменная ржа.
Он говорил гранитными губами:
«Я не уйду с родного рубежа».
Белая ночь на Ивана Купала.
Белое небо над синей рекой.
Едет отряд по земле одичалой,
Конь за конем по земле голубой.
Кто здесь натыкал еловые вехи?
Длинную просеку кто прорубил?
Петр к одинокому камню подъехал,
Горькую трубку свою закурил.
Каменотес взял ржавый молот,
Зубило сжал мозолистой рукой,
И звонким стал весенний холод,
Плывущий над огромною рекой.
Он был положен в край высокой дамбы,
Туда, где приставали корабли,
Туда, где сжали каменные ямбы
Неровный край болотистой земли.
Гранитные обтачивая звуки,
Суровый Ломоносов приходил
Сюда на берег. Каменные руки
Уперши в камень, он не находил
Ему потребной фразы. В тишине
Из-за высоких тростников вставала Луна.
Ночь бормотала в полусне,
И каменное сердце трепетало.
Вдали Адмиралтейская игла
Сияла, в полумгле не угасая,
Когда крылаткой славною была
Озарена его душа ночная.
……………………………….
Здесь, над Сенатской площадью, заря
Мучительно и долго догорала.
В кольчуге синих льдин едва дышала
Нева — в тот долгий вечер декабря.
И в долгий вечер декабря впервые
Тебя обжег тот непомерный свет,
Которым — через девяносто лет —
Весь шар земной расплавила Россия.
Человека не тронула пуля. Она
Обожгла рикошетом гранитное тело.
По торцам, пригибаясь, ползла тишина,
А беззвучное сердце, как солнце, горело.
Человек — он погладил ладонью гранит,
Посмотрел в темноту, в этот мрак неотвязный:
«Ничего, пусть сегодня еще поболит,
А уж завтра мы вместе отпразднуем праздник».
Здесь самодержец лед, и Ленинград,
Буранами и вьюгами обвитый,
Подъемлет к небесам — за рядом ряд —
Разрушенных построек сталагмиты.
Но сквозь кольцо блокады ледниковой,
Сквозь бред и боль неумолимых мук
На всю страну гремит, как жизнь, суровый,
Как жизнь, большой — гранитный сердца стук.
Не страшась аравийского желтого зноя,
Мусульманин к священному камню придет,
И остынет в душе беспокойство земное,
И высокое счастье звездой расцветет.
Так и тот, кто душой, маловерной и слабой,
Не поверил в Россию и в русский народ,
Пусть коснется рукой ленинградской Каабы,
У гранитного сердца пусть силы возьмет.
Париж, 1946
КОЛОДЕЦ В СТЕПИ (1–3) [85]
1. «Овраг и деревянный сруб колодца…»
Овраг и деревянный сруб колодца,
В квадратной мгле шевелится вода.
Уходит день, — он больше не вернется,
Он больше не вернется никогда.
Вдали пылит усталая телега, —
Клубится пыль, как розовый цветок,
И облака на поиски ночлега
По небу гонит теплый ветерок.
Уходит день за гребень косогора,
Туда, где черные торчат кусты.
Постой, не торопись, — теперь уж скоро
Ты все поймешь, и все забудешь ты.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу